Читать книгу - "Друзья и враги Анатолия Русакова - Георгий Тушкан"

— У нас в кружке юных астрономов при Планетарии ребята и не то делают, — сказал Боб. — У моего товарища Женьки Хлебникова есть даже зонд для изучения созвездий неба.

— А ты что-нибудь открыл в небе?

— Вы не смейтесь. Кто открыл планету Уран? Любитель, англичанин Гершель. Кто первым в мире открыл новую звезду в созвездии Персея? Астроном-любитель гимназист Борисяк, в 1901 году. Кто обнаружил в 1939 году появление яркой новой кометы? Астрономы-любители Ахматов и Юрлов. Комета названа их именами. Я тоже веду дневник астрономических наблюдений. У каждого из нас есть звездная карта и школьный астрономический календарь на этот год.

Затем Боб показал толстую общую тетрадь. На темном фоне обложки виднелись звезды, летящий реактивный снаряд. Белыми буквами был выведен заголовок: «На крыльях фантазии».

— Это мое собственное сочинение, — объявил Боб. — Хотите посмотреть? Это о полете на Марс.

— Давай, давай, — согласился Анатолий.

Все равно нужно было дождаться Лику. Да и любопытный, непонятный паренек этот Боб. Как в нем уживаются грязная ругань и плаксивость со всей этой премудростью?

— В начале эпиграфы, — важно сказал Боб. — Первый из Маркса: «В науке нет столбовой дороги, и только тот может достичь ее сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по ее каменистым тропам». Второй — писатель Эмиль Золя: «Нет вещей непознаваемых, а есть только непознанные». Хорошо?

— Здорово! — согласился Анатолий и, взяв на столе листик бумаги, записал изречения для себя. Потом перелистал странички, прочитал несколько строк, выведенных полудетским круглым почерком.

«Нас было трое, двое юношей и девушка. Мы молча устраиваемся в наших креслах. Как в них удобно! Но ведь это удобно только сейчас, когда ракета стоит вертикально. А в полете она, наверное, примет горизонтальное положение. В этом случае мы выпадаем из кресел, как горох из перевернутого стакана…»

«Ничего… Наверное, интересно…» — подумал Анатолий и отложил тетрадь.

— Потом дашь почитать, когда закончишь повесть, — сказал он с оттенком уважения к подростку.

Анатолий подошел к книжной полке и наугад вытянул книгу. Он открыл ее на одной из заложенных страниц и с удивлением прочел подчеркнутые строки:

«…Мы молча устраиваемся в наших креслах. Как в них удобно!» И дальше, слово в слово, как в «повести»

Боба.

Боб подбежал и рванул книгу к себе. У него было злое и красное лицо. Опешивший Анатолий выпустил книгу из рук. Боб быстро швырнул ее на нижнюю полку шкафа и закрыл дверцу.

— Ты что же это? Списываешь повесть из разных книг, а выдаешь за свою? — удивился Анатолий.

— Я цитировал! Не ваше дело!

— Ну и ну! Действительно «способный астромальчик»! А кто же все-таки смастерил секстант и другие приборы?

— Я сам.

— Теперь не верю.

— А мне плевать, верите вы или нет!

Дверь открылась, и вошла Лика.

— Что здесь происходит? — спросила она.

Раскрасневшийся, пыхтящий Боб исподлобья поглядывал то на сестру, то на гостя. Анатолий подмигнул Бобу и сказал:

— Уточняем некоторые вопросы литературы и астрономии… А ваш брат мастер, сам соорудил столько приборов. Молодец!

— Са-ам? — насмешливо протянула Лика. — Хвастает! Это ему все Женька Хлебников мастерит, а Боб засунет руки в карманы и командует.

— Врешь! — взвизгнул Боб и покраснел.

— Следи за выражениями. Не злись. Вот о межзвездном полете ты хорошо написал. Что хорошо, то хорошо…

Анатолий хмыкнул, но ничего не сказал. Лика повела его в свою комнату.

2

В комнате Лики, возле узкой постели, застланной белоснежным покрывалом, на письменном столике лежала стопка учебников для девятого и десятого классов.

Анатолий быстро перелистал их.

— Отлично! То, что надо. Большое спасибо…

— Ну, рассказывайте, как вы устроились? — спросила Лика.

Анатолий начал рассказывать о своих школьных делах. Дверь распахнулась, и Агния Львовна с деланной любезностью улыбнулась гостю.

— Что вы здесь уединились? — сказала она. — Пойдемте в столовую.

Переступив порог столовой, Анатолий растерялся и сразу почувствовал себя скованным и неуклюжим. Он был подавлен обилием вещей, сверкавших полировкой, позолотой, хрустальными гранями, лаком. Он впервые видел такую комнату, и она казалась ему сказочной.

Столовая Троицких была обставлена громоздкими, вычурными, разномастными вещами. У стены красовалось массивное сооружение — сервант черного дерева в витых колонках, резьбе и башенках, с зеркальцами, полочками, створочками. В углу стоял белый рояль, а на нем — модель крейсера под стеклянным колпаком.

Посреди комнаты на большом ковре блестел полировкой стол красного дерева, в центре которого бронзовая обнаженная девица держала в пальчиках ножички для фруктов. Черный, инкрустированный фарфоровыми медальончиками столик на капризно изогнутых ножках служил пьедесталом для дорогого радиоприемника. С потолка свисала роскошная люстра с хрустальными висюльками. За стеклом «горки» поблескивали рюмки, бокалы, графинчики, безделушки из фарфора и кости. Дорогие вазы и картины в тяжелых рамах заканчивали убранство столовой. Казалось, здесь каждая вещь кричала: «Смотрите, какая я особенная, какая я дорогая!»

Показав Анатолию картины, Агния Львовна «между прочим» назвала цену каждой и пояснила, что куплены они по случаю, из фондов бывших царских дворцов.

Потом Агния Львовна начала умиляться успехами сына.

— Мой Боб почти обыграл самого Ботвинника, — с гордостью сказала она и погладила сына по голове.

— Ну, мама! — осуждающе воскликнул Боб, уклоняясь от материнской руки.

— Он поразительно много знает. Но все еще ребенок. От него еще молочком пахнет! — Она бурно обняла сына и поцеловала в губы.

Мальчик вспыхнул, вырвался из объятий матери и отошел, демонстративно вытирая ладонью губы.

— Он у меня необыкновенный и так. увлекается астрономией! Я, конечно, считаю вредным захваливать детей, но свои возможности он должен знать… Даже я теперь узнала от него, что сто миллионов островных вселенных составляют одну метагалактику и таких метагалактик множество. Боб обязательно будет академиком и лауреатом. Я абсолютно в этом уверена.

Агния Львовна говорила преувеличенно громким и резким голосом.

— Да вы садитесь! — И она уселась на хрупкий диванчик у окна.

Анатолий опустился на край стула, мучаясь сознанием своей неловкости.

Во время разговора сухонькая и седенькая старушка, которую Лика называла няней, накрыла стол белой скатертью. Ворча, что у нее «не сто рук», она расставила тарелки. Агния Львовна прикрикнула: