Читать книгу - "А также их родители - Тинатин Мжаванадзе"

Я все допытывалась у Алика и его жена Сашки – ну какие они, голландцы?

– Они любят, чтобы у них было ВСЕ. – Эта фраза многое объяснила.

Профессия пирата считается вовсе не зазорной, а очень даже почетной: на своих ажурных каравеллах голландские пираты навезли домой всякой всячины.

Ткани, новые технологии, луковицы тюльпанов, еду – да все что угодно!

Какой у нас был отель – оттуда не хотелось уходить!

Еда!!!

Какой у них хлеб, ммм!

А рыба!!!

От рыбно-копченого ассорти у меня до сих пор скулы сводит.

Морской музей!

Боже мой, вы знали, что я в детстве ходила на судомодельный кружок и ушла только потому, что была там единственной девчонкой?!

Парусник… Понимаете, он весь настоящий, и там пушки, и камбуз, и мачты, и вся эта музыка моего детства – брамсели и трюмсели.

Нет, я от них в восторге. От голландцев то есть.

Сашка рассказала нам про символику герба: три креста, которые попадаются буквально на каждом шагу.

Одна версия: рыцарь с оруженосцем и собакой попали в лодке в шторм, и рыцарь попросил у Господа: спаси нас, а я возведу город там на берегу, где ляжет моя собака. Бог спас, рыцарь свое обещание сдержал, город возвел – а три креста символизируют этих троих персонажей.

По второй версии, каждый крест означает одно из трех несчастий: наводнение, пожар и чуму, которые в разное время постигли Амстердам.

– Дато, – вдруг осенило меня, – у них было ВСЕГО три несчастья, понимаешь?

– Ну? – не понял муж.

– Они просто забыли, что такое несчастья. Потому-то они такие безмятежные, понимаешь?

– Это – да, – подтвердил Алик. – Голландцы народ избалованный.

Прощай, прекрасный город с рыжеволосыми красавицами, мушкетерами на площади и недосягаемым благополучием: там никто не знает имя человека, который правит страной.

Хотя королеву Беатрикс знаю даже я.

Домой

А в это самое время – пока мы бегали втроем по разным городам – наш самый маленький мальчик проснулся утром и увидел, что с ним остались бабушка, дедушка и Марина, а нас нет.

И, потрясенный, он заболел. Заболел непонятно – высокая температура и время от времени рвота и понос. Смотрители героически выстояли против его протеста и не сообщали нам ничего, чтобы не волновать.

Я звонила домой каждый день, и он сопел в трубку, вежливо отвечая на сюсюканье, но все равно сердце временами потягивала тревога.

Сделать с ней ничего нельзя было, так что оставалось загонять ее в дальний темный угол. Мы приехали – и он выздоровел тут же.

Теперь я жду момента, чтобы отвезти в Диснейленд второго героического мальчика.

Ночью мы вместе с Мишкой смотрели «Ноттинг-Хилл».

Уже все спали, но мальчик умолял глазами – завтра воскресенье, и мать слабовольно согласилась. Я же сама недавно пилила его за то, что мало того, что ничего не читает, так еще и кино смотрит максимум «Дрейк и Джош» (хоть они очень милые).

Обнявшись в темноте, мы шепотом болтали про овцу Хью Гранта и так себе звезду Джулию. По ходу я рассказывала про Лондон.

Это такой фильм – сколько угодно говорите, что пустой, а смотреть можно бесконечно.

– Красные автобусы – фирменный знак Лондона, – шиплю гидовским тоном.

– Мои любимые автобусы, – вздыхает Мишка.

– Откуда ты знаешь, что они твои любимые?

– Я всю жизнь хочу в Лондон, – горестно сказал Мишка. – Биг-Бен и Стоунхендж!

Сбитая с толку, я пробормотала, что Стоунхендж довольно далеко от Лондона.

– Ну, еще белые скалы Дувра.

Матерь Божия! Темноту осветили мои вытаращенные и повисшие на ниточках глаза.

– А еще я хочу посмотреть самого первого Шерлока Холмса, – продолжал ковровую бомбардировку Мишель.

Мысль заметалась – до Ливанова я никого из Шерлоков не знаю.

– Э-э-э, – проблеяла я в замешательстве. – Ну мы тебя повезем… куда-нибудь.

– Сандро в моем возрасте уже был в другой стране! – запричитал Мишка, ловко воспользовавшись моей слабостью. – А я нигде вообще! Ну хоть куда-то повезите меня, чтобы было с чем сравнить.

Белые скалы Дувра. Откуда он их взял?!

Придется в срочном порядке везти. Куда-нибудь.

Садик

Ходила с Мишкой устраивать его в киндергарден – тот самый, куда ходил и Сандро. Ах, как он любил свою группу и Мэри-масцавлебели![3] То ли дело школа, на которую у него аллергический невроз. Дико волнуюсь – моего ребенка-индиго выводить в социум!

Принесла все документы, вручила директрисе, Мишка тем временем забрался в кабинете на стул и смотрит филином. Из актового зала слышны песенки под фортепьянный аккомпанемент. Директриса кажется выплывшей прямиком из моего советского детства генеральшей: партийный костюмчик, на голове – башня из волос, очки и бриллианты, кабинет – как в исполкоме. Дама спрашивает Мишку умильным тоном:

– Как тебя зовут?

Мальчик смотрит на нее с выражением крайней неприязни и молчит, потому что он не отвечает на вопросы незнакомых людей.

Дама поворачивается ко мне:

– Так, чтобы к началу занятий ребенок научился говорить.

– Вы думаете, что ребенок в неполных четыре года не умеет говорить?! – изумляюсь я. Ей не то что детский сад – курятник доверить нельзя. Миша вдруг очнулся и говорит по-русски:

– Дайте мне листочек и ручку, я хочу писать.

Дама впадает в глубокую кому.

С чувством глубокого удовлетворения вытаскиваю упирающегося Мишку из кабинета. Дама поражена молнией и не шевелится.

Может быть, ее дурной глаз догнал меня и стукнул аккурат в первый день детсадовской жизни? Хотя валить все на директрису было бы несправедливо, ибо наследственность – не пустой звук, точно вам говорю.

Почему, ну почему у меня все не как у людей?!

Почему у меня ненормальные дети?!..

Можно задавать эти вопросы мирозданию, рисуясь перед публикой, но запомните: ответ известен, и он прост – дети пошли в родителей.

Настал день, и Мишку торжественно отвели первый раз в детский сад. У меня скребло на душе, каюсь, скребло, но я отмахнулась: ну вот же столько детей, и все спокойно остаются, подумаешь, принц какой. Мы пришли в полном составе, как будто отправляли выпускника мореходки в первый дальний рейс; волновались, глядели на других детей – наш самый лучший, махали платочками, удерживали слезы умиления и сдали ребенка с рук на руки воспитательнице, которая мне понравилась, прямо скажем, не очень.

Она его крепко взяла за руку, нам заговорщицки махнула – дите, мол, а то плакать будет.

– Я останусь? – вопросительно предложил Сандрик. Несмотря на идиосинкразию к младшему брату, он его все-таки по-своему любит.