Читать книгу - "Энтомология для слабонервных - Катя Качур"

хлебно-масляных бутербродов, активно накладывала себе из вазона и розового блюда шмат мяса с ароматным гарниром.

– Je n’ai lu que Molière, il était dans la bibliothèque de notre pensionnat. Mais je rêve de lire Exupéry. Arcachon disait à Ulca que le "Petit Prince" est génial![30] – с ходу ответила она маме, глотая тающую во рту говядину.

– I wanted to go to engineering, like Arkasha and Ulka, but I failed the exams. I’m not educated enough[31], – вытирая рот тканевой салфеткой (о, боги, какая роскошь), парировала она папе.

– Тебе совершенно не нужно быть технарем! – воскликнула Бэлла. – Правда, Ефим? В ней умирает блестящий лингвист!

Папа одобрительно закивал, жуя мясо и поднимая большой палец левой руки вверх:

– Изумительное произношение на обоих языках, мы познакомим тебя с Эльзой – это подруга моей мамы, она подтянет тебя, и ты поступишь на иностранный факультет!

Улька, так и не сумевшая победить суп, с восторгом посмотрела на Зойку. Аркашка влюблённо взглянул на Ульку, и вся троица искренне рассмеялась. Бэлла же вдруг стала строгой, церемонной и тихо произнесла:

– Ну что, Фима, может, с этим информационным поводом мы и подкатим к твоей матери? Будет она уже сегодня обедать или я должна её кормить с ложечки до вечера?

– Попробуй, Бэлла, – так же чопорно ответил муж.

– С хрена ли опять я? – сорвалась мама. – Может, ты уже сходишь к Лее? В конце концов, ты её родной сын!

– Но она ждёт этого от тебя! – вспыхнул Ефим.

Бэлла Абрамовна надулась, вышла в коридор и грудным поставленным голосом крикнула куда-то вглубь квартиры:

– Лея, у нас есть к вам срочное дело. Если вы придёте на обед, то узнаете об этом из первых уст.

В ответ послышалось невнятное кряхтение, и вполне себе звонкий, но явно обиженный голос с ярким еврейским акцентом ответил:

– Первое! Дело есть у вас, вы ко мне и приходите. Второе – я уже сказала, что супом из дохлой курицы я питаться не буду. Точка.

Бэлла вернулась на кухню, села, со всей мощи стукнула ладонью по столу – так, что зазвенел сервиз, – и агрессивно повернулась к мужу:

– Что? Съел? Я, видишь ли, варю бульон из дохлой курицы! Я, видишь ли, невкусно готовлю! А ты со своей мамашей устроил в ванной живодерню! И я уже третий день не могу нормально помыться!

От этой сцены и без того парализованная страхом Улька сжалась в тугой комок и, мелко дрожа, посмотрела на Аркашку. Тот заложил ладони крест-накрест под мышки, как делал в случаях, когда не мог повлиять на ситуацию. Воцарилась вязкая тишина, которую нарушила наконец бесцеремонная Зойка:

– Да что случилось-то? Давайте я помогу!

Бэлла Абрамовна горько усмехнулась и интонацией Катерины из «Грозы», которую репетировала ровно в эти дни, ответила:

– Это наша семейная боль, детка. Помочь ей не в силах никто!

Она подошла к подоконнику, выудила из-под кипы газет пачку сигарет и красиво, как на сцене, закурила.

– Да, я курю, Ефим! – предотвратила она ещё не выплеснутое негодование мужа. – Курю в доме, при тебе, при детях! Пусть все видят, что нервы мои на пределе! Понимаешь ли, дорогой Зойоннн, – обратилась она к Зойке, – моя свекровь, его мать, – она кивнула на Ефима, – его бабушка, – посмотрела на Аркашку, – по имени Лея с детства привыкла есть куриный бульон из только что убиенной птицы. Но она, пожалуй, забыла, что детство её прошло в Виннице ещё до Великой Октябрьской революции. И что курей там было пруд пруди. И что жила она в деревенских условиях. А теперь, во второй половине двадцатого века, упёртая Лея заставляет своих сыновей, в частности Ефима, покупать живую курицу, докармливать её зерном, рубить ей башку в условиях квартиры со свежим ремонтом, ощипывать и тут же варить суп! И что мы имеем? Вот уже третьи сутки у нас в ванной живёт несушка, засирая под собой всё пространство. А Ефим, наученный неудачным опытом, боится её обезглавить и ощипать! И потому наша королева Лея второй день отказывается обедать!

На сценическую Бэллину речь сразу последовала реплика из соседней комнаты:

– Да! Именно так! А Борис с Груней, между прочим, в самой Москве рубят мне курицу каждую неделю!

Бэлла со злостью затушила бычок о пионовую крышку ещё не опустевшей супницы, налилась алой краской и сжала кулаки.

– Я больше этого не выдержу, – закричала она в исступлении, – я умру! Я разведусь! Я брошу работу и насовсем уйду в театр!

Улька прибитой собачкой наблюдала за развернувшейся драмой и тряслась, как желе, приготовленное Бэллой на десерт. В её семье таких спектаклей отродясь не было. Не было обеденных сервизов, не было тарелок без сколов, не было афиш, духов и пуховок. Улька вспомнила свою первую реакцию на рассказ Аркашки о маме: актриса, фантазёрша, пишет стихи… Иванкина сжалась, мечтая сейчас оказаться в Больших Прудищах за столом с котелком щей и пирамидой блинов на деревянной подставке. Она впервые задумалась: а сможет ли носить фамилию Гинзбург? Осилит ли бремя изысканных блюд и семейных постановок? Улька сжала виски ладонями, будто пыталась остановить мозги, внезапно хлынувшие вон из черепа. На помощь вновь пришла Зойка.

– Курице, што ль, башку оторвать не можете? – всплеснула руками она. – Да я пока в детстве с дедом мёртвым жила, столько их насворачивала! Ха! Нашли проблему. И обезглавлю, и ощипаю за пятнадцать минут!

– И она не будет без головы бегать по коридору? – только и промолвил Ефим.

– И кровь не станет хлестать по всем обоям? – сняв с себя театральную маску, прошептала Бэлла.

– Я вас умоляю! Готовьте сладкое к чаю, а я пойду в ванную.

Все выдохнули. С души каждого словно упал гигантский камень. Пока мама меняла обеденный сервиз на чайный – с такими же цветочными мотивами, пока ставила на стол прозрачное желе из красной смородины и лепестков розы, пока резала пышный абрикосовый пирог, Зойка вернулась с ощипанной тушкой в руках.

– Кровь слила в раковину, башка и перья в ведре, пол протёрла, тряпку вымыла, – сказала она просто.

– Счастье моё! Золото! Спасительница! – Бэлла, наспех вытирая руки о белоснежный фартук, сжимала Зойку в объятиях.

Ефим целовал её в обе щеки. Улька, которая пыталась помочь Аркашкиной маме в кухонных хлопотах, чувствовала себя бесполезной, никчёмной вещицей, назойливой занозой в пятке, досадной оговоркой. Ей хотелось скорее распрощаться со всеми Гинзбургами разом, включая Аркашку. И она было ринулась из кухни к входной двери, как в проёме коридора, перегородив путь, появилась ЛЕЯ.

Собственно Лея

Лея оказалась низкорослой, плотненькой и абсолютно седой. Волосы её, в целом