Читать книгу - "Возвращение в Триест - Федерика Мандзон"

И уходит в развевающемся пальто, как кружащийся дервиш.

Раз в две-три недели, когда дают электричество хотя бы на несколько часов, а порой и на целых полдня, Альма звонит домой. И в одном из таких разговоров, в какой-то случайный день изнурительной белградской зимы, ее отец, на расстоянии нескольких сотен километров от нее, рассказывает, что сказал человек на крыше перед тем, как спрыгнуть вниз.

– Он сказал: «Перестань подсылать ко мне убийц».

Она не понимает.

– Понимаешь, zlato, это одна из фраз, которые написал я. Я написал ее в записке, адресованной могущественному человеку, самому опасному, советскому отцу народов. Записку от лица маршала. Все из его круга знали эту фразу, и в какой-то момент это стало нашим выражением. Что-то вроде заклинания.

– Что это значит? Почему он так сказал?

– Потому что он знал, что я там, внизу.

– Это была шутка?

– Нет.

– Я не понимаю.

– Он сказал еще одну вещь. «Единственное, чего не надо делать, – это молчать». Он сказал именно так: «Единственное, чего не надо делать, – это молчать». Эту фразу тоже написал я. Она очень понравилась Тито, и он повторял ее каждый раз, когда не знал, как продолжить разговор. В какой-то момент нам даже показалось, что он насмехается над нами.

– Этот человек не мог знать, что ты был там, внизу.

– Он спрыгнул с крыши здания перед моим кабинетом.

Отец говорил такие вещи, которые оставались между ними, как крошки хлеба на тропинке, которая вела неизвестно куда. Когда Альма говорит с ним, у нее такое ощущение, что она подносит к глазам калейдоскоп, в который уже смотрела сотни раз: все фрагменты в нем знакомые, но каждый раз складываются по-новому, достаточно малейшего движения, чтобы порядок нарушился, а вместе с ним и понимание блестящего и переливчатого образа ее отца. Почва уходит у нее из-под ног.

Она больше не знает, чему верить. Вся эта болтовня об острове и красном паспорте, россказни о мире, свободном от границ, где цыгане пели на свадьбах наследников Австро-Венгерской империи и юноши и девушки строили дороги, которые соединяли все республики, и путешествовали с севера на юг, с востока на запад и наоборот, и язык у них был один, поэтический.

Она обнаружила, что мир из рассказов ее отца не существует, по крайней мере не здесь, в городе, который был столицей социалистической республики, когда она была едина. Соседи по дому из блока № 12, а также из таких же блоков № 45 или № 33 паникуют, не могут дышать, мужчины и женщины, запертые внутри страны, из которой нельзя уехать, потому что они никому не нужны. Преступники. Приговор не для политиков, а для всего народа.

И именно сейчас, когда ей так нужен отец, он рассказывает ей грустные истории из другой эпохи, добавляет уныния к цинковому небу, которое накрывает город.

Порой ей кажется, что он не понимает, откуда она ему звонит, в любом случае он не хочет об этом говорить, так что они и не говорят. Ей бы хотелось повернуть время вспять: чтобы отец был таким, каким она его помнит, когда тот поет песню под баян или ведет машину вдоль Истрийского побережья в сторону острова. Ты знаешь обо мне больше всех, говорил он ей. Но ей неизвестно, в чем заключалась его работа после смерти маршала, неизвестны причины, заставлявшие его опрометью возвращаться домой и через несколько дней уезжать снова, она не знает, откуда взялся этот страх, который заставлял его вставать очень рано утром, чтобы избежать прощаний. Конечно, ты все знаешь, zlato, достаточно смотреть себе под ноги. И она не понимала, шутит ли он или говорит всерьез.

По ночам она слышит, как танки ползут по объездной дороге за блоком № 12, как пересекают Дунай лодки, груженные сигаретами и бензином из Румынии, которые потом перепродадут на улицах по космическим ценам. Вили в постели рядом с ней не спит. Комната пропитана вездесущим запахом цветной капусты, которую они едят тушеной или в виде супа, потому что в магазинах ничего больше нет. Иногда вечером они идут в бар выпить пива.

Альма начала писать статьи для своей газеты, это не репортажи или геополитический анализ, скорее письма с фронта, куда никто не приезжает, поскольку новостям нужна доза трагедии и героизма, особенно если они исходят из мест, которые все с трудом могут найти на географической карте, деревень и регионов с непроизносимыми названиями, но трагедия и героизм есть только в осажденном городе, а не там, где военные преступники. Так что Альма пишет письма, чтобы расставить точки над i. Рассказывает о вечерах в студенческом общежитии, где молодежь готовит транспаранты и марши протеста перед дворцами правительства, рассказывает про разобщенный город, где линия различия проходит через манеру одеваться и музыку, парни в джинсах Diesel и футболках, заправленных за пояс, против тех, кто одет как хиппи, рок-н-ролл против турбо-фолка, с одной стороны – радио B92, а с другой – певица Цеца, жена Аркана, командира «Тигров», самых жестоких среди ополченцев.

Спустя несколько недель одна ежедневная национальная газета замечает ее материалы, и так она попадает в мир настоящих журналистов. Репортер спешит передать ей, что она должна его благодарить. Теперь она зарабатывает больше, но непонятно, что делать с деньгами в городе, где инфляция скачет каждый день. Появились банкноты в пятьдесят миллионов динаров, бледного цвета, с профилем известного физика, на них можно купить бутылку минералки, но не ужин, на Рождество их можно повесить на елку в качестве украшения. По средам и пятницам, в дни выплаты жалованья, нелегальные обменные пункты осаждаются с самого утра теми, кто пытается обменять банкноты до того, как вечером инфляция обесценит весь скромный заработок. Кто-то посчитал, что по крайней мере четыре часа в день тратится на поиски пропитания в столице, которая командует войной. Люди бедствуют, но многие находят смысл в том, чтобы жертвовать собой, виноват во всем Запад.

Вили выходит из дома по утрам с фотоаппаратом, иногда не возвращается по несколько дней. Альма покупает «Политику», но больше ни разу не видела там его фотографий, может быть, просто пропустила. Они не говорят друг с другом о своей работе, но однажды все равно умудряются поссориться.

Она спросила его, почему бы ему не попробовать продать несколько своих снимков иностранным изданиям (она понятия не имела, что он фотографирует), и он ей ответил, что не собирается развлекать Запад трупами и разрушенными деревнями, конечно, он не для того рискует жизнью, чтобы люди, которые на завтрак пьют капучино с бриошью, узнали, что такое война. Она почувствовала, что это камень в ее огород,