Читать книгу - "Все люди смертны - Симона де Бовуар"

— Мне часто хотелось познакомиться с вами, граф Фоска, — произнес он, с любопытством разглядывая меня. — Скажите, то, что рассказывают о вас, правда?

— Правда то, — ответил я, — что до сего дня Господь позволяет мне побеждать старость и смерть.

— Габсбурги тоже бессмертны, — с гордостью заметил он.

— Да, — сказал я. — И поэтому им предстоит владеть миром. Только весь мир является мерой вечности.

Он улыбнулся:

— Мир необъятен.

— Вечность бесконечна.

Он с лукавым и недоверчивым видом молча вглядывался в мое лицо.

— О чем вы хотели просить меня?

— Я прибыл, чтобы отдать вам Кармону.

Он рассмеялся. Я увидел его белые зубы.

— Боюсь, что этот дар мне дорого обойдется.

— Это ничего вам не будет стоить. Я правлю Кармоной вот уже два века, и я устал. Я хочу лишь, чтобы вы разрешили мне разделить вашу судьбу.

— И вы ничего не требуете взамен?

— Что может мне дать человек, пусть даже он император? — отвечал я.

Максимилиан выглядел таким озадаченным, что мне стало жаль его.

— Италии вскоре суждено стать добычей короля Франции или же вашей добычей; меня интересует не она, а весь мир. Мне хочется, чтобы его держали одни руки, только тогда станет возможно улучшить его.

— Но почему вы намереваетесь помочь мне держать его в руках?

— Какая разница?! — воскликнул я. — Разве вы сражаетесь не ради вашего сына? Не ради внука, который еще не появился на свет, не ради его детей, которых вы никогда не увидите?!

— Речь идет о моем потомстве, — сказал он.

— Я о том и говорю.

Он размышлял с детски печальным видом.

— Когда я передам вам свои замки и крепости, у вас не будет более препятствий для захвата Флоренции. Завоюете Флоренцию, и Италия ваша.

— Италия моя… — мечтательно произнес он.

Озабоченность покинула его лицо, какое-то время он молча улыбался, потом произнес:

— Я не платил своим людям уже больше месяца.

— Сколько вам нужно?

— Двадцать тысяч флоринов.

— Кармона богата.

— Двадцать тысяч в месяц.

— Кармона очень богата.

Через три дня Максимилиан вошел в Кармону. Мраморный геральдический щит с золотой лилией, водруженный посреди города в честь Карла Восьмого, был сбит, чтобы освободить место для императорского герба; и народ, который четыре года назад бурно приветствовал короля Франции, в той же манере приветствовал императорские войска. Женщины бросали им цветы.

Неделя протекла в турнирах и празднествах, во время которых Максимилиан поглощал громадные блюда из мяса, сдобренного специями, и осушал большие кувшины вина. Вечером, когда мы вышли из-за стола после трехчасовой трапезы, я спросил у него:

— А когда мы двинемся на Флоренцию?

— Ах, Флоренция… — сказал он. Глаза императора покраснели и помутнели; заметив, что я разглядываю его, он величественно добавил: — Нужды империи призывают меня в Германию.

Я почтительно склонился:

— Когда вы отправляетесь?

Его решение было мгновенным:

— Завтра утром.

— Я еду с вами, — сказал я.

Я смотрел, как он удаляется величественной и вместе с тем нетвердой поступью. Вряд ли стоило многого ждать от этого императора; за неделю я смог оценить его: невежественный, взбалмошный, алчный, лишенный честолюбия и упорства. Однако требовалось изыскать возможность влиять на него; и у него был сын, характер которого, возможно, более соответствовал моим упованиям. Я решил последовать за ним. Я вышел из дворца. Стояла лунная ночь; с равнины, где расположились орды Максимилиана, доносилось хриплое пение: двести лет назад там, среди серых олив, стояли красные шатры генуэзцев, а я держал ворота на замке. Миновав кладбище, где покоились Катерина и Антонио, я присел на ступеньки собора, а затем обошел укрепления. Чудо свершилось: я ощущал, что вкус жизни переменился, Кармона для меня предстала в новом свете — это был чужой город.

Утром, пройдя потайным ходом, я посмотрел на ощетинившуюся башнями скалу, что так долго была для меня сердцем земли; всего лишь мелкая частица империи, а земля отныне имела лишь одно сердце — мое. Я был брошен в этот мир нагим: человек ниоткуда. Небо над головой теперь было не крышей, а бесконечной дорогой.

Мы скакали днем и ночью. Небо бледнело, воздух становился прохладным, стволы деревьев — не такими черными, земля — не такой красной. На горизонте появились горы; в деревнях дома под деревянными крышами были расписаны цветами и птицами. Мы вдыхали незнакомые запахи. Максимилиан охотно беседовал со мной. Короли из католических стран предлагали ему двойной брачный союз, который бы объединил его сына Филиппа с принцессой Хуаной и его дочь Маргариту с инфантом доном Хуаном. Максимилиан колебался, я настоятельно советовал ему согласиться. Это была Испания с ее каравеллами, Испания, державшая ключи от мира.

— Но Филипп никогда не сможет править Испанией, — с сожалением произнес Максимилиан. — Дон Хуан молод и силен.

— Бывает, что умирают и молодые люди, полные сил.

Мы неспешно продвигались по крутому спуску, пахло зеленой травой и соснами.

— Королева Португалии — это старшая сестра Хуаны, — заметил Максимилиан, — и у нее есть сын.

— И они тоже могут умереть, если Господь покровительствует Габсбургам.

Глаза Максимилиана блеснули.

— А Господь покровительствует Габсбургам! — сказал он.

Инфант скончался через полгода после свадьбы, а вскоре таинственная хворь унесла королеву Португалии и маленького дона Мигеля. Когда испанская принцесса Хуана родила сына, ничто не препятствовало этому мальчику занять испанский трон. Я склонился над колыбелью, где попискивал хилый новорожденный — наследник испанского, голландского, австрийского и бургундского трона, а также богатых итальянских земель. Младенец в своих кружевных пеленках пах кислым молоком, точно так же как все прочие новорожденные, и мне достаточно было сжать руку, чтобы раздавить его головку.

— Мы сделаем этого ребенка императором, — заявил я.

По беззаботному лицу Максимилиана пробежала тень.

— Но как? — спросил он. — Денег у меня нет.

— Мы придумаем как.

— Вы можете придумать это прямо сейчас?

— Еще слишком рано.

Он недоуменно и разочарованно взглянул на меня:

— Вы последуете со мной в Италию?

— Нет.

— Почему? Вы не верите в мою звезду?

— Слава вашей династии мне еще более дорога, чем ваша личная слава, — ответил я. — С вашего позволения, я останусь здесь и возьму на себя заботы о ребенке.