Читать книгу - "Перед солнцем в пятницу - Альбина Гумерова"

варенье, Николай Иванович пожалел о том, что Лиза не сумеет почувствовать разницу между Мужчиной и Происшествием. Потому что радость ее тела – это, скорее, даже не он, Николай Иванович, а эмоции, которые она испытала. Эффект неожиданности, располагающая к запретной любви сырая природа, безлюдье и ночь. Он был уверен, что она, кроме связи мужчина-женщина, долго еще ничего в этом происшествии не поймет и измучает себя чувством вины, вместо того чтобы осознать ночь и войти в распахнувшиеся врата, перейти в новое женское состояние. Соприкоснулись не мужчина и женщина, а две личности, две большие жизни, две ходячие любови к жизни и ко всему живому, и они не могли не выразить это друг с другом. Николай Иванович лишь стукнул пару раз костяшкой пальцев о дверь бани – узнать, все ли в порядке, ведь Лиза там так долго…

Николай Иванович очень любил Лизу. Вечером он решил сжечь ненужное дачное барахло и туда же бросил и записку. Огонь мгновенное ее сожрал.

2017

Пальтишко серенькое

Из засаленного толстого рукава огромной, почти уже деревянной телогрейки – из беззубой пасти будто – появился тощенький белый кулачок и робко постучал в дверь. Открыли не сразу. Из-за закрытой двери слышалась слабая возня, и неясно было, люди это возятся или уже нет. Наконец в дверной щели высоко наверху появился длинный острый нос и глухо спросил:

– Чего тебе?

– Дядь Федь! Мама за вами послала. Яму рыть. Ау самой сил нет.

Дверь открылась шире, высокий худой мужик громко шмыгнул и размашисто утер нос жилистой рукой. Девочка съежилась будто от испуга и еще больше исчезла в телогрейке, как черепаха в панцире.

– Я вам хлеба немного принесла. Только разок укусила… Два раза, – и протянула темный почти уже черствый кусок хлеба. – Нам лопату на два часа только дали. Дядя Захар сами знаете какой… Не вернем если, осерчает. Лом у нас тоже есть.

Но дверь захлопнулась. Девочка так и осталась стоять с протянутой рукой, в которой был хлеб. Ребенок растерялся было, как дверь тут же открылась вновь, но уже не мужчина, а женщина, тоже высокая и худая, стояла на пороге. Она была туго перевязана большой не то шалью, не то пледом, кое-где поеденным молью… Секунду девочка и женщина друг на друга глядели, а потом женщина сказала:

– Проходи.

И девочка вошла, все еще держа хлеб на вытянутой руке.

– Замерзла?

– Совсем нет. Вот хлеб.

И женщина приняла хлеб и посмотрела так, будто это была не пища, но какой-то иной товар, вроде шкатулки. Метнулась было вглубь квартиры, но остановила себя.

– А что, соседи ваши умерли?

– Да.

– Все-все? И Никитична?

– Во вторник ушла на дежурство и не возвращалась пока.

Старушку Никитичну дети любили. Жила она в дальней комнате, второй от туалета. Женщина была низенькая, медлительная, какая-то теплая даже в лютую зиму. Голодно, а рядом с нею будто и сыто.

– Проходи, Верочка, – пригласила женщина.

И завела ее в комнату, усадила за подоконник, который был вместо стола, потому что стол они с мужем давно пустили на дрова.

– Вот тебе кипяток. Грейся. И хлеб свой съешь.

– Мамарассердится, узнав, чтоя… – ау самой глаза загорелись.

– Мы не скажем ей.

– Обманывать нехорошо…

– Скажем, что поделились с тобой.

Тогда девочка высунула руку из рукава, взяла хлеб и вонзилась в него зубами. Отпила из стакана горячую воду и едва заметно улыбнулась от подступающего блаженства. Вошел мужчина с довольно хорошим детским пальтишком серого цвета в руках.

– На-ка, примерь, – мрачно скомандовал он.

Женщина встрепенулась было, но мужчина грозно глянул на нее, и она вновь села и зажала рот рукой.

Девочка, почуяв неладное, положила хлеб на стол, рядом со стаканом, и послушно исполнила: сняла телогрейку, поставила ее на пол, и телогрейка осталась стоять, словно инвалид безногий и безголовый… Надела пальто. Мужчина телогрейку примерил, она оказалась ему мала, и тогда он бросил ее женщине со словами «Тебе в самый раз будет». Затем схватил со стола тот самый хлеб, который не доела девочка, и запихал себе в рот.

– Тетя Катя, а что, Лидочка померла? – тихо спросила Вера.

Женщина хотела было ответить, но смолчала и, вздохнув, вышла в прихожую, Вера за ней. Из глубины квартиры, похоже, что из комнаты Никитичны, послышался слабый детский кашель, затем еле различимый стон.

– Тогда зачем же вы мне ее пальтишко отдали? – спросила Вера и пожалела вдруг о своем вопросе, испугавшись, что пальто заберут обратно.

– С новым годом тя!.. – буркнул мужчина.

Женщина размотала и сняла с себя шаль ли, плед, хотела мужчине голову завязать, но он отмахнулся. Тогда женщина хотела было укутать Веру, но засомневалась – и так уже пальто отдали. Дочкино, почти новое.

– Верочка, ты в нем просто прелесть как хороша! Оно тебе даже больше к лицу, чем Лидочке, – произнесла женщина и взглянула на своего мужа.

А он резким движением открыл дверь и вышел. Через секунду послышались его торопливые шаги по лестнице. Вера побежала следом.

Стремительно опускалась темень, и мороз крепчал. Мужчина шел, широко шагая, уверенно и быстро, будто был сыт и полон сил.

– Дядь Федя, погодите, – звала Вера, но он лишь бросил, не оборачиваясь: «Не отставай».

Они двигались каким-то чересчур темным, коротким, как сказал Федор, путем, Вере неизвестным. Вскоре подошли к дому, где жила девочка со своей матерью. Федор почему-то остановился возле другой парадной, соседнего дома:

– Скажи матери, что тут я. Пусть выходит. Лопату, лом возьмите.

Федор уже начал замерзать, а Вера с матерью все не выходили. Тогда он сам поднялся к ним. Дверь была открыта. В конце темного коридора плясал теплый свет. Он прошел и увидел, что Верочка греется у буржуйки.

– Ты матери сказала, что я пришел?

И тут Федор увидел в дальнем темном углу комнаты, куда почти и свет от печки не доходил, груду тряпья, а в ней лицо Наташеньки, Вериной матери, которую он любил давней крепкой любовью, не то телом своим, не то сердцем.

– Укуталась как могла, – произнесла она, будто оправдываясь перед ним, Федором. – Я подумала, что, может, его еще можно отогреть.

– Мама, а ты тут, возле печки, попробуй, – подала голос Вера. – Может, наш Васька еще и проснется.

Наталья застыла на мгновение, будто ругая себя, негодуя, как ей, взрослой женщине, не пришла в голову сия простая мысль, дернулась было, готовая вскочить, да грузное тряпье не позволило. Тогда она принялась торопливо его разбрасывать от себя. И появилась вскоре мадонна с