Читать книгу - "Бульвар рядом с улицей Гоголя - Герман Канабеев"

— Деда, кто это? — спрашивал я у Полтишка.

— На одном холме Кузьмич, на другом Лялька, — смеялся Полтишок.

Когда я засиживался у Полтишка до темноты, приходила мама, почему-то извинялась:

— Извините, Фриц Васильевич, я за Валентином, — смешно шаркала ножкой.

Полтишок выключал фильмопроектор, по-дедовски гладил меня по голове, говорил:

— Иди, Валентин, завтра придешь, никуда наша деревня без тебя не денется.

Я собирался медленно, нарочно затягивал время. Домой жутко не хотелось. Там было холодно, неуютно. Добрая, улыбчивая, но постоянно уставшая мама в смешном старушечьем халате, который прибавлял к ее возрасту еще лет двадцать. Старый, продавленный диван. Вся мебель в квартире уставшая, казалось, что она уже прожила столько лет, что обзавелась разумом, душой. По ночам эта душа выходила из мебели, бродила по квартире, грустно вздыхала, когда случайно задевала что-нибудь скрипучее.

Мы с мамой уехали из города, когда мне было пятнадцать. С тех пор я здесь не был. И вот теперь, в тридцать три, вернулся.

Два года назад мама умерла. Я знал, что это когда-нибудь случится. Все знают, что смерть — штука неизбежная, но все равно я не смог с этим справиться.

Захотелось вернуться в родной город. Походить по его улицам. Подышать знакомым воздухом. Зайти в родной подъезд. Подняться к квартире и послушать, что там за дверью. Конечно, в ней уже давно живут другие люди, и запах в комнатах совсем другой. Стучаться я не стану. Просто послушаю. Пускай у меня случится слуховая галлюцинация, и я услышу, как скрипит старый паркет под мамиными ногами.

Может, этот скрип заставит расплакаться, чего у меня не получилось на похоронах. Говорят, со слезами выходит стресс и даже горе. Как следует расплакаться. Навзрыд. Чтоб захлебываться. Чтобы рухнула стена черноты, что не позволяет нормально жить. Мне через нее не перебраться, не обойти. Но и ходить вдоль нее сил больше нет.

Я подошел к подъезду. Теперь здесь домофон, и внутрь не попасть за так. Я разглядывал цифры, пытаясь угадать код по кнопкам, которые затерты сильнее других, как услышал за спиной:

— Чудный день, правда? Одолжите полтишок на летательный аппарат!

Я резко обернулся. Передо мной стоял Фриц Васильевич. Он улыбался и смотрел на меня с хитрым прищуром. Старик совсем не изменился. Даже как будто помолодел.

— Привет, Валентин, — сказал Полтишок.

— Здравствуйте, Фриц Васильевич, — ответил я и протянул ему полтинник.

— Славная денюжка, — Полтишок помял купюру и убрал в карман. — Я тебя ждал, есть у меня для тебя кое-что.

Мы зашли к нему домой. Сразу в прихожей Полтишок протянул мне банку монпансье. Я закинул конфету в рот, закрыл глаза и почувствовал, как что-то изменилось. Что именно, я понял, только когда открыл глаза и увидел, что Полтишок намного выше меня ростом. Как тогда, в детстве, мне пришлось задрать голову, чтобы увидеть его лицо. Предметы в квартире стали огромными. Мебель исполинской.

Полтишок достал фильмопроектор из-под кровати. Направил луч света на потолок. Пылинки затанцевали в свете. Из них начали складываться кособокие деревенские домики, сверкающая серебром речка, два холма по краям деревни, на которых сидели два глубоких старика.

— Пойдем, — сказал Полтишок и выключил проектор.

Мы поднялись на крышу. Я как-то не удивился, когда увидел летательный аппарат. Он был в точности таким, каким изображают в энциклопедиях летательный аппарат Леонардо да Винчи. Похожий на вертолет. Только было непонятно, винт у него или парус. Или винтовой парус.

— Сделал, — сказал Полтишок и захлопал от радости в ладоши, как ребенок. — Твой полтинник был последним. Я его больше пятнадцати лет ждал.

Мы сели в аппарат. Мне показалось, что это не он взлетел, а дом под нами исчез. Мгновенно. Парус-винт был неподвижен. Внизу стелилось пушистое покрывало облаков.

Когда облака рассеялись, я увидел кособокие деревенские домики, сверкающую серебром речку, два холма по краям деревни.

— Сказки кончились, — сказал Фриц Васильевич и заложил крутой вираж перед посадкой.

Стена

— Откуда она здесь? — Лялька пнул кирпич в основании стены.

— Она всегда тут была, — Кузьмич пыхнул трубкой и почесал бороду.

— Вокруг деревни никогда не было стены, — Лялька достал фляжечку, цокнул горлышком об зубы и длинно глотнул самогон.

— Это твоя стена, Лялька, она всегда тут была, сейчас ты просто начал ее видеть, — Кузьмич взял у Ляльки фляжку.

Лялька с тоской глянул на Кузьмича:

— Что мне делать?

— Не знаю. Можно попробовать идти вдоль этой стены, тогда возникнет иллюзия, что есть какой-то путь, а у него есть смысл — это обычно называют жизнью. Люди всегда идут вдоль стены, что сами построили вокруг своего мира, но при этом уверены, что живут полной жизнью. Можно попробовать сломать стену или перелезть. Тогда о тебе напишут книгу. Мир любит таких. Сильных и смелых. Удовлетворит ли это тебя? Удовлетворит ли, что весь смысл твоей жизни — ломать стену или перелезать через нее? Можно ничего не делать. Как большинство. Стена есть — такова данность. Значит, надо просто как-то жить с этой данностью. Можно еще перестать создавать стену в собственном уме, ну ты понимаешь меня, да? — Кузьмич хитро прищурился на солнце.

Лялька развернулся спиной к стене, плюнул под ноги и почти побежал в сторону леса.

«Идиот», — подумал Кузьмич.

«Надоело», — подумал Лялька.

Стена растворилась, как только Лялька добежал до леса. Кузьмич посмотрел на простор, который открывался за стеной, на лес, в котором скрылся Лялька.

— Ну не понимаю я, почему он считает, что заблудиться в лесу своих измышлений — выбор, который избавляет от бесконечного хождения вдоль стены собственных заблуждений, — сказал Кузьмич куда-то в бороду.

Он вдруг вздрогнул от голоса над головой. Тихо, словно извиняясь, какая-то женщина сказала: «Извините, Фриц Васильевич, я за Валентином».

Кузьмич с тоской посмотрел в сторону столетней деревни:

— Сказки кончились, — он улыбнулся в небо.

Летуны

— Кто это, — спросил Лялька и ткнул пальцем в небо, — на летательном аппарате?

— Летуны, — ответил Кузьмич.

— И что? — Лялька хлебнул самогон из фляжечки.

— И все, — сказал Кузьмич и отхлебнул из кружки крепкого чая, в котором уже почти растаял огромный кусок сливочного масла.

Бульвар рядом с улицей Гоголя

1

Весна уже была. Деревья, словно оживающие мертвецы из фильма ужасов, тянули корявые пальцы веток в небо, пытаясь схватить плывущие в высоте облака. Схватить и высосать из их пушистых душ всю силу жизни. Сожрать невесомую плоть, впитать и вспыхнуть новой жизнью. Иззелениться липкими молодыми листьями.

Весна уже была,