Читать книгу - "Жизнь и ее мелочи - Светлана Васильевна Петрова"

бессилия человеческого разума эту тайну постичь, всё, на что способен наш куцый мозг – усыпить себя верой. С каждым новым знанием открываются такие бездны, что вера становится только крепче, потому что ничего другого противопоставить бесконечности невозможно.

Ива перестала задумываться над смыслом жизни, в которой есть только один смысл – сама жизнь, по праздникам посещала церковь, исповедовалась, принимала причастие, но без фанатизма, по-прежнему пребывая в глубине души агностиком. Иногда перед сном повторяла про себя «Отче наш», единственную молитву, которую знала наизусть и которая, как многие церковные тексты, озадачивала её своей нелогичностью: разве может Бог вводить в искушение? Скорее всего, тут неточность перевода.

С годами Ива обрела некоторую устойчивость, позволяющую привычно тратить время жизни, пока однажды в дверь не позвонили, и молодая женщина с избыточным макияжем не представилась женой Терлецкого. Сообщила, что Сергей Сергеевич уже второй год как болен, не встаёт после инсульта, а она собирается в Америку, надолго, возможно навсегда.

– Но это ваши проблемы, – сказала Ива, не почувствовав никакого волнения.

– Хоспис – дорого и печально, – посетовала незваная гостья, – кто этим будет заниматься? Союз кинематографистов отказал. Возьмите его к себе, вы же одна живёте, наймёте сиделку, у него хорошая пенсия, да ему много и не надо.

Посетительница протянула инкрустированную слоновой костью знакомую шкатулку, которую режиссёр когда-то привёз из Италии:

– Он вас ценил, помнил и очень трепетно относился к этой реликвии.

Ива откинула крышку. На оборотной стороне была приклеена пожелтевшая от времени их с Сергеем свадебная фотография с надписью: «Доказательство любви», а на красном плюше лежал бутафорский пистолет.

Ива закрыла шкатулку, вытянула руки на столе и сплела пальцы.

– Нет. Мы рассталась десять лет назад, и я не намерена к этому возвращаться.

– Ну, что ж, – легко сказала жена Терлецкого. – Придётся сдать в бесплатный пансионат в Люберцах, у меня там связи. Жаль старикашку.

Ива посмотрела говорившей в глаза. – Не похоже.

Женщина резко встала, улыбнулась кривенько:

– Физиономистка. Мне, и правда, по барабану. Прощайте.

Ива не ответила. Шкатулку обернула газетой, обвязала целлофаном и вынесла на помойку.

Прошёл год или меньше, когда Ива, проснувшись ярким летним утром, деловито обозрела холодильник, положила в пакет фрукты и поехала в Люберцы, словно давно собиралась, но почему-то откладывала. Она не знала, что случилось теперь, а может, знать не хотела.

От метро до места назначения ходил рейсовый автобус. Пока тряслась по сельскому бездорожью, прикидывала в уме, что скажет Сергею. Что-нибудь едкое, вроде, «Ты испортил мне жизнь, единственную, другой не будет. И что получил взамен? Доволен?», но так ни на чём и не остановилась. Считается, вид поверженного обидчика умягчает сердце, но мало ли болтают глупостей, она не мстительна, хотя с некоторых пор и не жалостлива излишне.

Вот наконец и пансионат, который правильнее было бы назвать богадельней. Ива открыла скрипучую дверь старого деревянного барака и оказалась в длинном полутёмном коридоре, тихом и затхлом. В глубине мелькнула женская фигура.

– Извините, пожалуйста, – закричала Ива и сама испугалась своего голоса. – Ой, простите…

Пожилая женщина в белом халате и белой косынке на птичьей голове обернулась.

– Вам чего?

– Я к Терлецкому.

– А. Идите на второй этаж, первая дверь справа. Место возле окна. Только он не разговаривает.

Сергей лежал на железной кровати, подтянув к подбородку линялое одеяльце тощей рукой. Ногти росли трубочкой, видно, их давно не стригли. Он был плохо выбрит, и сивая щетина придавала всему облику неопрятный вид, при этом он постоянно улыбался и даже тихо посмеивался: гы-гы-гы.

Никаких эмоций Ива не испытала. Чужой человек. Трудно представать, что когда-то он был её мужем. Похоже, бедняга не осознаёт ужаса своего положения, но кажется вполне счастливым. Она наклонилась над больным так низко, что почувствовала кислое дыхание:

– Видишь, как всё замечательно. Теперь я стану тебя навещать, привезу чего-нибудь вкусненького, сбитые сливки с шоколадом. Да? Испеку пиццу с фаршем, как ты любишь. Дети – будут в Москве, обязательно заглянут…

Лицо Сергея вдруг исказилось, глаза зажмурились, собирая морщины, и из-под век градом покатились слёзы. От неожиданности Ива отпрянула, в душе что-то повернулось, и она вспомнила, как однажды он сказал: «Какая судьба? Всё мы делаем своими руками по своему желанию. Бог только создал нас, а дальше – мы сами». Ива поняла это только теперь, а муж знал давно, но жил, как чувствовал. И вот расплата.

Она встала и направилась в кабинет заведующего. За канцелярским столом сидел пожилой мужчина, подстать своим пациентам: заросший седой полубородкой, в несвежей сорочке и потёртой жилетке, плешину прикрывала еврейская кипа. Он пил чай из щербатой фаянсовой кружки и кусал круглую «калорийную» булочку. Вроде бы Ива видела этого человека, но где – вспомнить не могла, с некоторых пор такое с нею случалось.

– Терлецкого я заберу, – сказала она решительно. – Какие нужны справки?

Старик поперхнулся:

– Пришли-таки. Не ожидал. Жаль, что время вышло. К времени нельзя относиться легкомысленно. Ваш папаша тоже не мог уразуметь, что время дороже денег.

И слова эти Ива как будто уже слышала. Она подняла всё ещё красивые густые брови, похожие на крылья летящей птицы: – Не поняла.

– Где уж вам. Оформляйте. Вот, возьмите список.

Когда Ива с кучей бумаг вернулась за бывшим мужем, в кресле заведующего сидела толстая, крашеная хной дама в янтарных бусах на короткой шее. Глянув в документы, удивилась: – Терлецкого неделю, как увезли.

– Кто? Куда?!

– Куда. Чуднáя вы. Отсюда дорога только в морг.

Выйдя из мрачного помещения на крыльцо, Ива глубоко вздохнула. Пригревало солнце, ветер шелестел листочками, стайка воробьёв, громко щёбеча, шумно влетела в зелёный куст, женщина с упрямым выражением тащила за руку ребёнка, малыш хныкал и сопротивлялся. Жизнь продолжалась, хотя Сергея в ней уже не было.

Ива шла домой, глубоко внутри неся утрату, которая останется с нею навсегда как вещь из прошлого, которая лежит под стеклом в шкафу и каждый день попадается на глаза. Память о муже, не встречая сопротивления, заняла наконец достойное место в её сознании. На старости лет она могла позволить себе жить тихо, без суеты, довольствуясь мыслями о безвозвратно ушедшем времени. Жизнь, как бабочка: поймал, подержал, она упорхнула, оставив на ладони пыльцу воспоминаний.

* * *

Рассказ, который я складывала чуть ли не целый год, завершён. Специально тянула время, наполненное сладким трудом извилин. Иногда спохватывалась – вдруг не успею, помру, оставив работу незаконченной. Столько усилий насмарку, надо спешить. Потом опять тормозила, чтобы продлить блаженство. В общем, приключения путешественника. И вот точка поставлена.

Сказать, что рада, значит ничего