Читать книгу - "Белеет парус одинокий - Валентин Катаев"

Вскоре пришла Мотина мама звать ужинать:

– Мотя, приглашай своего кавалера кулеш кушать, а то они,наверно, голодный.

Мотя сильно покраснела, потом побледнела, стала опятьпрямая, как палка, и произнесла сдавленным голосом:

– Мальчик, хочете с нами кушать кулеша?

Только сейчас Петя почувствовал голод. Ведь он сегодня необедал!

Ах, никогда в жизни не ел он такого вкусного, густого кулешас твердоватой, упоительно придымленной картошечкой и маленькими кубикамисвиного сала!

После этого чудеснейшего ужина на свежем воздухе под той жешелковицей мальчики отправились домой.

С ними пошел в город и Терентий. Он на минутку сбегал в доми вернулся в коротком пиджаке и люстриновом картузике с пуговичкой, держа вруке тоненькую железную палочку от зонтика, такую самую, с какой обыкновенногуляли одесские мастеровые в праздник.

– Тереша, не ходи, поздно, – умоляюще сказала жена, провожаямужа до калитки.

Она посмотрела на него с такой тревогой, что Пете почему-тостало не по себе.

– Сиди лучше дома! Мало что…

– Есть дело.

– Как хочешь, – покорно сказала она.

Терентий весело мигнул:

– Ничего.

– Не иди мимо Товарной.

– Спрашиваешь!

– Счастливого.

– Взаимно.

Терентий и мальчики зашагали в город.

Однако это была совсем не та дорога, по которой пришли сюда.Терентий вел их какими-то пустырями, переулками, огородами. Этот путь оказалсягораздо короче и безлюднее.

По дороге Терентий остановился возле небольшого домика ипостучал в окно. В форточку выглянуло худое, костлявое лицо человека с усами,опущенными на рот.

– Здорово, Синичкин, – сказал Терентий. – Выйди наминуточку. Есть новости.

Затем на улицу вышел в жилете поверх сатиновой рубахивысокий, тощий человек, напоминавший Пете «Дон Кихота», которого он недавночитал.

Терентий и Синичкин пошептались, после чего путьпродолжался.

Совершенно неожиданно они вышли на знакомую Сенную площадь.Здесь Терентий сказал Гаврику:

– Я еще сегодня к вам заскочу.

Кивнул головой и исчез в толпе.

Солнце уже село. Кое-где в лавочках зажигали лампы.

Петя ужаснулся: что будет дома!

Счастье кончилось. Наступила расплата. Петя старался об этомне думать, но не думать было невозможно.

Боже, на что стали похожи новые башмаки! А чулки! Откудавзялись эти большие круглые дыры на коленях? Утром их совсем не было. О рукахнечего и говорить – руки как у сапожника. На щеках следы дегтя. Боже, боже!

Нет, положительно дома будет что-то страшное!

Ну, пусть бы хоть отлупили. Но ведь в том-то и ужас, чтолупить ни в коем случае не будут. Будут стонать, охать, говорить разрывающиедушу горькие, но – увы! – совершенно справедливые вещи.

А папа еще, чего доброго, схватит за плечи и начнет изо всехсил трясти, крича: «Негодяй, где ты шлялся? Ты хочешь свести меня в могилу?»,что, как известно, в десять раз хуже, чем самая лютая порка.

Эти и тому подобные горькие мысли привели мальчика в полноеуныние, усугублявшееся безумными сожалениями по поводу картонок, так глупоотданных в порыве страсти первой попавшейся девчонке.