Читать книгу - "Месс-менд. Части I и II. - Мариэтта Сергеевна Шагинян"

Василов взглянул, куда показывал Ребров, и увидел странное зрелище: внизу, обрамленный каменной стеной, шел круг первого яруса. Винтообразные лестницы восходили от него в круг второго яруса, тоже обрамленного стеной. Совсем наверху, более легкой, изящной, портативной архитектуры, напоминавшей деревянную, возносился третий круг, увенчанный крыльями ветрянок, площадками для причала аэропланов, воздушной сетью сигнализаций и целым морем красных флагов, мелькавших в этой сети труб и проводов, как алые маки в колосьях пшеницы. Зрелище это, во всей своей головокружительной пестроте и симметрии, сильно захватило Василова.

— Неужели вы зовете это фабричным поселком? — воскликнул он с удивлением.

— Вы не дали мне договорить, — улыбнулся Ребров, — здесь перед вами торжество единого метода хозяйства. Вам придется изучить его, чтоб работать вместе с нами. Взгляните вниз, на первый круг, — он охватывает побережье Невы, массивы финского гранита, торфяные болота — с запада, кусок леса — с востока. Здесь поместилась у нас промышленность добывающая. Вот эти высоты Токсовского хребта, подходящие к нам с границы Финляндии, открывают богатейшие земли минералов, драгоценную древесину, смолу, всевозможные необходимые для нас ископаемые. Гигантская стена вокруг первого яруса служит электроприемником колоссальной электрической энергии с Волховстроя, помогающей взрывать недра и по системе двойного давления передаваемой наверх, во второй ярус. Взгляните теперь повыше, — продолжал Ребров, встав с места и указывая Василову вперед, а другой рукой охватив его плечи, — взгляните туда — это второй круг, там у нас промышленность обрабатывающая. Видите вы дым и блеск от огромных домен, слышите щелканье железных зубьев, визг пил, трескотню колес, жеванье динамо-машин? Там сырье становится материалом, дар природы преобразуется в ткань искусства. А еще выше, поднимите глаза, венцом всего поселка, у нас расположена последняя царица вещи, — промышленность фабричная, делающая из материала фабрикат и выбрасывающая его на тысячи наших воздушных грузоподъемников в город, в порт, в окрестности и на станции железнодорожных магистралей…

— Чудесно! — воскликнул Василов, опять почувствовавший в себе Артура Рокфеллера. — Я горжусь, что еду работать с вами. Но я не вижу, товарищ, в чем смысл вашего единого метода, кроме территориального сближения всех областей промышленности?

— В чем смысл нашего «единого метода»? Вы еще не видите его, хотя уже почувствовали. Об этом вам скажет не я, а товарищ Энно, блюститель метода. Вот он, у въезда в поселок. Он уже увидел нас и приветствует…

Шофер затормозил, Василов и Ребров выскочили на гранитные плиты дороги и пошли навстречу белокурому, почти белому человеку с розовыми щеками и сияющими голубыми глазами, похожему одновременно и на старца, и на младенца.

— Добро пожаловать к нам, дорогой товарищ, — сказал он приятнейшим голосом, протягивая Василову руку, — мы пойдем с вами на завод кружными путями, и я прочитаю вам мое маленькое напутствие.

Тем временем товарищ Ребров, кивнув им, уже вскочил на какую-то платформу, застегнул вокруг талии металлический обруч, и прежде чем Василов мог что-либо сказать ему, уже понесся на передвижной платформе в глубину каменного коридора.

— Идемте, идемте, друг мой, — ласково проговорил румяный человечек, беря Василова под руку, — мы с вами сделаем долгий путь на собственных ногах, потому что человеку всегда полезно узнавать новое с некоторым усилием, а не в виде легкого развлечения.

Он тоже говорил по-английски, но с небольшим шведским акцентом. Выведя Василова на гранитную балюстраду, он показал ему внизу, на необъятном пространстве, поля, засеянные самыми разнообразными злаками. От мокрых квадратиков рисовой плантации до сухого бамбукового поля, от исландского мха до рощи кокосов — здесь было все. Маленькие человечки работали на каждом поле, причем тут были люди желтые, красные и черные, тут были самоеды в теплых штанах, голые китайцы по колено в воде, полуголые негры с соломенными шляпами.

— Не удивляйтесь на это, здесь нет никакого волшебства, — сказал Энно пораженному Василову. — Вы видите башенку на каждом из полей? Это знаменитый регулятор Савали, примененный к нашему изобретению электроклимата. Мы распределяем влагу и тепло совершенно равномерно на определенный участок, мешая его утечке в пространство тем, что создает вокруг него передаточные течения большой силы, как бы закупоривающие его сверху. Это изобретение стоит больших средств, и потому мы применяем его лишь с показательной стороны. Эти поля служат сельскохозяйственной показательной станцией, и только сырье, получаемое от них, еще очень незначительно. Теперь обернитесь назад.

Василов быстро обернулся и увидел по расположенному горному амфитеатру каменоломню и добычу глины.

— Всю длину этого амфитеатра занимают рудники и небольшие добывающие центры, уже не только показательные, но и вполне производственные. Мы обойдем их с вами, и во время пути я открою вам тайну нашего метода.

Они прошли по асфальтовым и гранитным дорожкам. Каждый шаг открывал перед ними все новые и новые картины. Тысячи рабочих копошились, добывая уголь, соль, торф, глину. Вертелись мельничные крылья, беспрерывно свистела лесопильня, стучали топоры. И все встреченные рабочие, дружески кивая им, поворачивали к Василову веселые, счастливые лица. Не было ни единого, кто бы не улыбался. Счастье светилось в каждом взгляде.

— Посмотрите на них, — начал Энно, — они счастливы. Мы произвели величайшую в мире революцию, но мы были бы глупцами, если б не пошли дальше, мой друг. Завоевав орудия производства, мы пожелали сделать человека счастливым.

— Утопия! — вздохнул Василов.

— Вот именно, — живо подхватил Энно, — мы поставили себе задачей осуществление утопии. Лучшие из наших умов сидели над этим много дней. Счастье дают лишь две вещи: созидание и познание. Но до сих пор те, кто созидал, ничего не знали, а те, кто познавал, ничего не созидали. Уродливый ублюдок прошлого — рассеянный профессор и автомат-рабочий — должен был раз и навсегда исчезнуть! Мы твердо решили сделать производство познавательным, а познание — производственным. Как этого можно было достичь? Тут-то, мой друг, и помог нам метод единого хозяйства. Да, обедневшие, истощенные, голодные, лишенные продуктов и рынка, мы начали с того, что на своей собственной шкуре испытали метод единого хозяйства. Мы сеяли картошку в ящиках от письменного стола, дубили кожу для сапог, шили сапоги, красили старое сукно, мы добывали, возделывали, обрабатывали, и постепенно, от городского интеллигента и до мужика, мы нащупали круговорот хозяйственной механики, зависимость производств друг от друга. Наш «единый метод хозяйства» и заключается в том,