Читать книгу - "Песня первой любви - Евгений Анатольевич Попов"

тонкими пальцами, шли по серебристым лужам юные, луной облитые фигуры. Пульсировала кровь, ревели авиамоторы, крутились карусели, шампанское выплескивалось из плотных горлышек в хрустальные стаканы.

Но что стоит все это, если человек лежит в восемь вечера на животе и плачет во сне? Ровно, без сновидений. Без мысли, без сердца, без страсти, без горя. Без боли, обняв серую подушку свою, как ищут спасение свое.

Кто этот человек? Я? Я не знаю. Я смотрю на себя в зеркало, но я не узнаю себя.

— Эх ты, — сказала мне моя баба. — Какое зеркало разбил!

— Чего орешь? — сухо поинтересовался я. — Тебе что важнее — зеркало или я?

— Конечно ты. Ты это знаешь, но все же как-то же ведь надо немного держаться, — продолжала ворчать баба.

— Мой ангел! Кумир мой! — вскричал я. — Вы похожи на половую лилию, благоухающую в Садах Аллаха. Я боготворю вас, ангел вы мой! Я целую кончики ваших крыльев!

Баба перестала плакать и с любопытством взглянула на меня.

— Ты зачем кривляешься?

— Что? — спросил я.

— Не половую, а полевую, — сказала она.

— Разумеется, разумеется, ангел мой! — сказал я.

* Поэта Лещева. — Александр Лещев — реально существовавшая персона, псевдоним поэта Льва Тарана (1939–1991), тоже уроженца города К., стоящего на великой сибирской реке Е., впадающей в Ледовитый океан, моего старшего товарища, друга, автора до сих пор не опубликованного полностью романа в стихах «Алик плюс Алена». Лещева-Тарана за этот роман именовали в «андерграунде» «доперестроечным Генри Миллером».

КАРТИНКИ В КАРТИНЕ, А НЕ ОСКОЛКИ. И я уже не говорю о ваших АНТИФЕМИНИСТСКИХ высказываниях. Это — частное дело каждого. Но АРХИТЕКТОНИКА этих ваших так называемых осколков, АРХИТЕКТОНИКА! Ведь вы их совершенно ИСКУССТВЕННО объединили! Вы понимаете, они не только СЮЖЕТНО, они и ПОДВОДНО никак не связаны. Вы помните знаменитый АЙСБЕРГ ХЕМИНГУЭЯ? — Модная тогда окололитературная болтовня. А феминистки в СССР отродясь не водились, это сейчас в Российской Федерации их полным-полно, но я не верю в искренность их убеждений.

Тихий Евлампьев и Homo Futurum

А вот какой случай вышел с тихим инженером Евлампьевым, когда он ласковым июльским вечерком вышел на асфальт своего каменного квартала, чтобы подышать немного свежей прохладой, озаренной неземным сияньем далекой луны, снять с себя напряжение рабочего дня, прошедшего в ругани с нахрапистым представителем заказчика, приготовиться к волшебной июльской ночи с молодой женой Зиной, чертежницей, которая в данный момент, разобрав постель, раскладывала на белой скатерти пасьянс, нежно сказав Евлампьеву на прощанье: «Ты смотри, Гришенька, далеко не уходи, а то я за тебя боюсь…»

Улыбался Евлампьев простоте и нежности своей подруги, и вертелись у него в голове очень удачные ответы на некоторые нахальные реплики этого грубого Пигарева, когда вдруг остановил его мягкий, созвучный погоде голос:

— А пивка не желаете, товарищ?

Евлампьев вздрогнул и совершенно зря: перед ним стоял сугубо мирный человек в габардиновом макинтоше, и он тоже улыбался Евлампьеву — добродушной улыбкой пожилого рта.

— Но, собственно, уже поздно, — ответил Евлампьев, поправляя очки и указывая на знакомую ему, оживленную по дневной жаре пивточку на открытом воздухе.

— Да что вы! — еще пуще разулыбался макинтош. — Для хорошего человека… вот у меня немного есть… я днем три литра брал, а зачем мне оно так много?

И он увлек Евлампьева в пивточечную лунную тень и быстро вынул откуда-то из бурьяна початую банку этого столь любезного народу напитка.

— Да нет, да что я, уже поздно, — слабо сопротивлялся Евлампьев.

Но вскоре сдался, покоренный ненавязчивой вежливостью встречного и гармоничным блеском чистого стакана, самый вид которого опровергал любую спешную мысль о предполагаемой антигигиенической заразе.

— И за все это дело вы просто отдадите мне рубчик тридцать восемь копеечек. Восемьдесят восемь копеечек по себестоимости, а полтинничек за хлопоты, мне много не надо, — все журчал и журчал голос угощающего.

— Да, конечно. Вот тут рубль пятьдесят, возьмите, конечно, — сказал все еще смущающийся неизвестно отчего Евлампьев.

— А вот тут двенадцать копеечек сдачи, — ласково ответил пивной дяденька.

— Да уж не надо, — махнул рукой Евлампьев.

— Нет уж, надо! — Человек в макинтоше вдруг посуровел и даже, как это часто бывает, стал выше ростом. — Мне чужого не надо, а в противном случае — отдавайте пиво обратно. Я вам не спекулянт какой!

Совершенно сбитый с панталыку Евлампьев положил мелочь в карман пиджака и уже совершенно робко предложил щепетильному незнакомцу разделить с ним вечернюю трапезу.

— А вот это — другое дело, — любезно согласился тот и без лишнего куража опрокинул один за одним два или три стаканчика. Выпил и Евлампьев.

— Вот вы, конечно, очень хотите узнать, кто я такой, — вдруг сказал незнакомец. — И не отпирайтесь даже, юноша, я вижу сей вопрос в ваших искренних глазах. Но сначала я… дайте-ка я вас определю. Так… Вы, конечно, имеете высшее образование и наверняка зарабатываете немыслимую кучу денег.

— Да уж какая там немыслимая, — улыбнулся слегка охмелевший Евлампьев. — Сто двадцать рублей ну и еще иногда квартальная прогрессивка.

— Боже правый! Ужас! Да вы — миллионер! — закачался незнакомец. — И что же вы, безумец, делаете с такой кучей денег?

— Как что? — опешил Евлампьев. — Трачу. Я женат, кстати, — зачем-то добавил он.

— Это понятно, — тоже неизвестно почему согласился незнакомец. — Но ведь и супруга ваша наверняка что-нибудь подобное зарабатывает. Эти кипы денег — на что они вам?

— Как на что? — Евлампьев почувствовал раздражение. — Ну, есть, пить, покупать книги… Разве можно все перечислить? Я еще долг от свадьбы не отдал.

— Вот то-то и оно, — опечалился незнакомец. — С такими громадными суммами неизбежно приходят такие же немыслимые расходы.

— А вы? — сердито сказал Евлампьев.

— А я? — загадочно улыбнулся незнакомец.

— Да! Вы! А вы — как? А вы — что же?

— А я «вот так», и я «вот то же», что я вам скажу, и вы мне совсем не поверите. Я вам скажу, и вы мне совсем не поверите, потому что я живу совершенно без денег.

— Ну уж, совсем-таки совсем? — сыронизировал Евлампьев.

— Совсем-совсем. И вот я вижу по вашей улыбке, что вы меня подозреваете, так я вам отвечу, что я без денег живу совсем, и живу очень даже правильно, чисто и хорошо.

— Интересно бы узнать — как? — все еще острил Евлампьев.

— А вот сейчас и узнаете. Ну, начнем с самого главного, с хлеба, так сказать, насущного. Вот вы, желая снискать его, дуете, например, в кафе «Уют» и там поедаете сухого бройлера — разносчика язвы. А я — нет. Я тихохонько занимаю любимый столик у окошечка диетической