Читать книгу - "Чагинск. Книга 1 - Эдуард Николаевич Веркин"

Паша запел.

— К какой бабе? — не понял Роман.

— К Сарре!

— У меня не Сара…

Паша Воркутэн между тем выбрал из публики несколько пожилых женщин-ветеранов, заманил на сцену и стал дарить цветы. Я думал, что мне показалось издалека, но, вглядевшись, обнаружил, что так и есть — дарил цветы. Большой букет держала Зинаида Захаровна, Паша брал из него гвоздики, вручал, пожимал руки.

— Мне кажется, это красиво, — Хазин указал на сцену. — Комплексный подход…

Цветы кончились, Воркутэн поклонился публике, лихо подхватил Зинаиду Захаровну и принялся с ней танцевать, не забывая, впрочем, петь.

Нам с тобой не гулять по Бродвею,

И от этого я, и от этого я, и от этого я

Чешуею…

Многие из зала забыли про угощения и полусладкое, забрались на сцену и теперь танцевали с Пашей. Паша Воркутэн был решительно неотразим.

— Витя, записывай в блокноты… это нужно использовать, — сказал Хазин. — Этот блатняк довольно сложно связать с нашей темой, вряд ли адмирал Чичагин принимал такое…

— Да это не блатняк ни капельки! — перебил Роман. — Это имитация… Жалкий симулякр! Суффикс «ся» никогда не употребляется в подобных коннотациях…

— Шмуля может в слова, — хихикнул Хазин. — Подвинь лучше минералки, композитор…

— А теперь немного повеселимся! — объявил Паша в микрофон. — Веселая танцевальная песня, простая и жизнерадостная!

Расчесочка — моя расчесочка,

Погасла спонту папиросочка,

Ах, жизнь нарезалась в полосочку,

Такая, братцы, лалу-ла…

— Такая, Шмуля, ла-ла-ла-лула, — Хазин похлопал Романа по плечу. — Этот вот лалула сейчас твою бабу в Кинешме…

Хазин выразительно щелкнул языком.

— И теперь это все навсегда. — Хазин обнял Романа.

— Да пошел ты, — ответил Шмуля. — Художник…

— Я — художник, а это Витя, мой друг-писатель, — сообщил Хазин. — «Пчелиный хлеб» читал? Или ты только про пидоров читаешь?

— «Пчелиный хлеб»… я читал, — ответил Роман. — Пчелиный хлеб — это… прополис. Прополис с древнегреческого — это «За город». «Загород», короче… Ты понимаешь, мы собирались поехать за город, а там возникли сложности…

— Пчелиный хлеб — это перга, — зачем-то поправил я.

— Витенька, так твой роман называется «Пергад»… а нет, «Пердак»… — гадко хихикнул Хазин.

Я не ответил.

Паша между тем триумфально закончил выступление. Зал рукоплескал. Я оглянулся. Начальственный стол поредел. Исчез врио, исчез мэр Механошин, на правом краю сидел полярник, на левом Алексей Степанович, он что-то рассказывал полярнику через закуски и салат. Паша кланялся со сцены.

— Витя, ты прав, — сказал Роман. — Ты совершенно прав, везде сплошная перга…

Мы разговорились со Шмулей о перге и литературе, Шмуля много читал, а вот сейчас, за столом, зачитал стихи. Про детство, солнечные пляжи и ручейников в сумрачных водах, там еще птичка была…

— И я хочу стихи! — неожиданно воскликнул Хазин. — Я давно сочинил!

Он выскочил из-за стола.

— Ты куда, дурак, сейчас в программе пантомима…

Кажется, это сказал Шмуля.

Хазин быстро пробрался между столами к сцене и запрыгнул на нее. Из-за кулис решительно выступил молодой человек в костюме, но почему-то остановился. Зинаиды Захаровны на сцене не стояло, и Хазин завладел микрофоном.

— Хазик! Зажигай! — воскликнул Роман.

Я оглянулся. За начальственным столом уже снова сидели и врио, и мэр Механошин, на сцену они не смотрели, что-то обсуждали.

— Здравствуйте, — неожиданно трезвым и твердым голосом произнес Хазин. — Я рад приветствовать вас в этот день!

Зал вежливо похлопал. Хазин не унимался.

— Я представляю здесь ложу поэтической герильи «Перга и лопата», — сообщил он. — И от имени нашего тайного общества я имею честь осуществить… эстетическую обструкцию! Сейчас я прочитаю мини-поэму в двенадцати скажениях, посвященную…

Хазин набрал воздуха:

— Посвященную гибели станции «Мир»!

Из зала раздались одиночные аплодисменты, я посмотрел — хлопал в ладоши Алексей Степанович Светлов. Врио и мэр смотрели на него оторопело.

Хазин набрал воздуха и начал читать, размахивая правой рукой:

Две тысячи первый год,

Станции «Мир» пиз…ц,

А может, и миру пиз…ц,

А я еще не отец…

На этих строках Роман засмеялся так, что прикусил язык. Хазин читал, размахивая руками:

А мне еще не повезло,

А может наоборот,

И мир кружится назло,

И каждый час — оборот,

И каждый миг — километр.

Наматываются витки,

И смотрят с испугом вверх

Снизу материки.

Много. Много сегодня культуры. Перебор культуры. Звенящий день.

Стол МЧС переглянулся со столом милиции, и все вместе они вопросительно посмотрели на стол начальства. Врио губернатора задумчиво ел грушу. Хазин продолжал читать. Рядом со мной шепеляво засмеялся Шмуля.

— А я тоже хотел про станцию «Мир» сочинить, — признался он. — Песню… А этот урод опередил…

Упала в лужу звезда,

Сорвавшись от дней забот,

Скоро миру пизд…ц,

Две тысячи первый год!

В зале установилась тишина. Все перестали есть и пить. Алексей Степанович Светлов интеллигентно, но выразительно захлопал в ладоши. Вслед за ним захлопал и врио, а потом и мэр Механошин. И весь зал, включая стол МЧС. Я бы сказал, что некоторые хлопали искренне. То есть стихи, кажется, понравились.

— И еще хочу сказать, — сказал Хазин. — Озвучить, так сказать, тему, давно витавшую в воздухе. Надо взглянуть правде в глаза! Надо не побояться и переименовать! Переименовать!

Мэр растерянно поглядел на врио. Врио пил минералку.

— Вот и Алексей Степанович высказывался всецело за…

Хазин поклонился Алексею Степановичу, тот помахал Хазину вилкой. Привставшие было сотрудники милиции в недоумении опустились обратно. Печальный гляциолог ел бутерброд.

— Переименовать районную газету «Чагинский вестник» в «Сучий крестник»!

Стало тихо.

— Витя, — прошептали мне в ухо. — Мне кажется, вы перегибаете.

Федор. Он стоял за моей спиной и напряженно улыбался.

— Да это он сам придумал, — сказал я. — Я-то…

— Это эстетическая обструкция, — пояснил Роман. — Протест против пошлости и лизоблюдства.

Федор поглядел на Шмулю с подозрением.

— А что такого-то? — спросил я. — Это же искусство…

— Витя, не надо искусства, — попросил Федор. — Не надо, а?

— Давайте проголосуем демократически! — продолжал со сцены Хазин. — Кто за поступившее предложение?

— Витя! — сказал Федор.

— Я за! — Роман поднял руку.

Я поднялся из-за стола и поспешил к сцене.

Хазин явно собирался прочитать еще одно стихотворение, но я уже добрался до сцены и вытолкал его за кулисы. Хазин сопротивлялся, я незаметно щелкнул его по печени и прижал к стене.

— Народу понравилось! — пытался вырваться Хазин. — Я имел успех! Давай еще…

— У нас