Читать книгу - "Птица, летящая к небу - Наталия Михайловна Терентьева"

– Чё это у тебя? – ухмыляясь, спросил он, затянулся, выпустил облачко вонючего, почти бесцветного дымка из айкоса и поддал носком своей бело-голубой спортивной кроссовки по моему большому черному ботинку.

Я постаралась молча проскользнуть мимо него. Не знаю как, рядом оказался и Плужин.

– Гы-гы-гы! – стал он ржать и показывать на мой ботинок другим мальчикам, как будто на экскурсии. – Зырьте, пацаны!

Их смёл поток старшеклассников, которые стали выходить из соседнего кабинета, а я, подхватив рюкзак, юркнула на лестницу и побежала вниз – насколько я могу теперь бегать в этом уродском ботинке. В уродском, проклятом, чудовищном ботинке, из-за которого я теперь – изгой. Ведь пока ботинка не было, никто ничего не знал. Никто не замечал моего прихрамывания, и оно мне почти не мешало. Так, чуть-чуть – я стала очень быстро уставать – от бега, от танца, просто от жизни. Прошла по улице до школы – устала, взбежала по лестнице – устала… Но всё равно это было гораздо лучше, чем сейчас.

До конца учебного дня оставалось два урока – география и физкультура, от которой я теперь освобождена. Я понимала, что надо развернуться и пойти обратно. Потому что прогулять географию – себе дороже. С нашей географичкой шутки плохи. Один раз в чем-то провинишься – наживешь себе врага надолго. Причем я знаю, что некоторые девочки умудряются как-то с ней дружить. Шепчутся с ней, переглядываются, улыбаются со значением, когда географичка рассказывает какие-то школьные истории – она обычно всё обо всех знает. Я же не знаю, как к ней подойти, и, наверное, не очень хочу знать, иначе давно бы научилась.

Таисья Матвеевна, наша географичка, – странный человек. Однажды мне приснилось, что она выкалывает мне глаза. И это было не просто так. Таисья может взглядом остановить драку в коридоре или одним словом или вопросом так тебя хлестнуть, что ты долго будешь снова возвращать свое обычное самочувствие и место в классе. Мне пока не доставалось. Иногда она выбирает себе неожиданную жертву. Я пытаюсь понять ее логику – кого же именно она уничтожает и за что. И это не всегда очевидно. За грубость и мат? За «расхлебанный» вид, как она сама выражается? За неподчинение? За нелюбовь к предмету? Но вот Сомова, к примеру, она не трогает. А Сомов откровенно презирает и ее, и ее предмет, и всех учителей вообще.

И при этом Таисья Матвеевна мне нравится. Как это может быть? Я ее боюсь, и она мне нравится. Чем? Я пыталась это понять. Силой, наверное. Она идет по коридору, и от нее во все стороны расходится особое силовое поле. Можно тихо ржать, и строить рожи за ее спиной, и показывать неприличные жесты – так делают некоторые мальчики, чтобы доказать, что они ее не боятся. И всё равно они тоже попадают в ее поле. И оно их меняет. Шепотом материться и трусливо показывать средний палец, пока Таисья движется по этажу, окидывая зорким взглядом всё вокруг, – это еще не победа. Победа – это выдержать ее взгляд. А взгляда Таисьи выдержать не может никто.

Я встала в углу на первом этаже между поворотом в маленькую учительскую раздевалку и кабинетом ОБЖ, где было тихо, и пыталась убедить себя, что мне нужно пойти наверх и высидеть географию. А что, если Плужин продолжит тему моей ноги и ботинка, и Таисья услышит, заинтересуется? Я не могу сказать, что она меня очень не любит, это будет неправда. Скорее, не выделяет. И это самое прекрасное, что может быть во взаимоотношениях с нашей географичкой. Пришел, посидел, получил свою четверку и ушел. Ее глаза тебя не испепелили, слово не уничтожило. Да и вообще. География – интереснейший предмет. И я иногда думаю – не стать ли мне географом. Не знаю точно, что делают сейчас географы, когда открыты все острова на Земле. Но ведь тайн всё равно очень много. Про океан и его глубины, к примеру, мы по-прежнему мало знаем. И мало знаем про те места, где нет исторических достопримечательностей или хороших пляжей, где просто живут люди, у которых другой язык, другие песни, другая еда, другие боги. Таисья часто нам говорит, что интересно может быть везде, главное, смотреть на мир, а не в свой собственный пупок.

Мои размышления прервал Константин Игоревич, учитель ОБЖ, который подкрался незаметно и дунул мне в ухо. Два или три года назад он окончил нашу школу, поступил в институт и сразу вернулся уже учителем.

– Ты что здесь прячешься? А?

Я молча проскользнула мимо него. У нас ОБЖ первый год, все считают, что это самый глупый предмет, но зато преподаватель отличный, потому что молодой и веселый. Я решила сейчас ничего ему не говорить. Я видела, так иногда делают некоторые старшие девочки. Молча улыбаются, накручивают волосы на палец. Молчать и улыбаться – это ведь не хамство? Может, человек не знает, что сказать.

Константин Игоревич не стал за мной гнаться, два раза крикнул вслед: «Как фамилия? Как фамилия?» Все говорят, что, как только он окончит институт, он станет завучем, наверное, потому что он всегда участвует во всех школьных конфликтах и разбирательствах. Мою фамилию он сейчас почему-то забыл, хотя на прошлом уроке смеялся, что мне с такой фамилией нужно обязательно изобрести вечный двигатель или хотя бы вечный самокат, чтобы у него не отлетали колеса на второй день. Я не стала его поправлять, что у меня «е», а у изобретателя «и» в фамилии, потому что учителей вообще лучше никогда не поправлять, если не хочешь нажить себе врага. Это нам объяснила еще в пятом классе Нина Ивановна, когда Нора Иванян подняла руку и сказала, что ее полное имя не Элеонора, а Нора. И ее назвали в честь героини какой-то знаменитой пьесы. А Нина Ивановна засмеялась, сказала: «У-у-умная…» и невзлюбила ее.

Я стала подниматься по лестнице, увидела в пролете между вторым и третьим этажом Плужина. И он меня увидел. Я поняла, что на сегодняшний день – я самая лучшая приманка для Плужина. Ему нужно во что-то играть, и сегодня он играет в то, что смеется надо мной.

Я только что читала книгу о норвежской девочке, которая потеряла один глаз и всю семью, у нее осталась лишь собака. Девочку почему-то не забрали в приют или в другую семью, она жила одна, собака везде с ней ходила, даже в школу, терпеливо