Читать книгу - "Притча - Уильям Фолкнер"

Нет, теперь оставалось уже недолго, и на миг он увлекся, зажегся мыслью противопоставить подкупу подкуп, использовать эквивалент чека, который он предлагал выписать в Нью-Йорке, для борьбы с объявленной наградой, и отбросил эту мысль, так как из этого ничего бы не вышло - не потому, что подкуп продажности лишь растлил бы ее еще больше, а потому, что мысль лишь создала образ, который даже поэт должен был рассматривать как поэтическую причуду: Давид Маммоны поражает медный, несокрушимый, грешный череп Голиафа Маммоны. Оставалось недолго, конец, в сущности, был уже виден, когда путь, маршрут (словно тоже сознавая близость конца) резко свернул снова на юго-восток, через Миссури в угол, образованный впадением реки Святого Френсиса в Миссисипи, все еще кишащий призраками грабителей банков и поездов, которые там укрывались; затем конец, завершение, развязка-вторая половина дня, небольшой затерянный окружной центр у железнодорожной ветки с неплохим парком и полумилей насыпи без рельсов преследователи шли в авангарде все увеличивающейся толпы местных жителей из городка, с ферм и с болот, это были одни мужчины, они молчали и пристально глядели, пока не напирая на них, просто глядели; и тут они впервые увидели вора, которого преследовали уже почти пятнадцать месяцев, иностранца, англичанина; он стоял в дверном проеме полуразвалившейся конюшни; из-за пояса грязных бриджей торчала рукоятка еще не остывшего пистолета; позади него лежал труп коня, пуля вошла прямо в звездочку на лбу, за конем стоял старый негр-священник с головой римского сенатора, одетый в старый вычищенный сюртук, а за ним в темноте виднелись белки застывших детских глаз; и вечером в тюремной камере бывший заместитель (тем не менее адвокат, хотя заключенный яростно и непристойно отвергал его) сказал:

- Разумеется, я сделал бы то же самое. Но скажите мне, почему... Нет, я знаю, почему. Я знаю причину. Знаю, что причина достойная: я только хочу, чтобы вы назвали ее, чтобы мы оба назвали ее, и тогда я пойму, что не ошибся, - говорил он уже - или еще - спокойно, словно не слыша единственного, злобного, непристойного эпитета, которым заключенный награждал его. - Вы могли бы в любое время возвратить коня, и он остался бы жив, но цель была в другом: не просто сохранить его в живых, тем более не ради нескольких тысяч или сотен тысяч; которые, по общему мнению, вы загребли, делая на него ставки. - Он умолк и спокойно ждал или по крайней мере молчал, торжествующий и невозмутимый, пока заключенный почти целую минуту однообразно, грубо и непристойно сквернословил, не просто отводя душу, а честя его, бывшего заместителя, потом торопливо, спокойно и примирительно заговорил снова:

- Ладно, ладно. Цель заключалась в том, чтобы он мог скакать, участвовать в скачках, пусть даже проигрывать их, приходить последним, пусть даже на трех ногах, и он скакал на трех ногах, потому что это был исполин, ему хватило бы даже одной ноги, чтобы оставаться конем. А его хотели отправить на ферму в Кентукки и запереть в борделе, где ноги были бы ему не нужны, не нужна была бы даже петля, свисающая с кран-балки, снабженной механическим приводом для ритма совокупления, потому что любой опытный пособник с жестяной банкой и резиновой перчаткой... - Торжествующий и совершенно спокойный, он негромко говорил: - Всю жизнь плодить жеребят; они использовали бы его железы, чтобы выхолащивать ему сердце до конца жизни, потому что любой самец может быть отцом, но лишь самый лучший, самый смелый... - и ушел, не слушая тупой, нудной, однообразной брани, а на другое утро отправил туда из Нового Орлеана лучшего адвоката, какого при своих политических, профессиональных и светских связях только мог найти, - таких адвокатов, очевидно, никогда не видели в маленьком, затерянном миссурийском городишке, да, в сущности, и других, способных приехать за четыреста миль для защиты неизвестного конокрада-иностранца, - и рассказал адвокату, что он видел: любопытствующее, выжидательное отношение городка...

- Сброд, - сказал адвокат и чуть ли не со смаком: - Давно уже я не имел дела со сбродом.

- Нет, нет, - торопливо сказал клиент. - Они просто дожидаются чего-то. Я не успел выяснить чего.

И адвокат увидел то же самое. Даже обнаружил еще кое-что: он прибыл на второе утро, проехав всю ночь в лимузине с личным шофером, и через тридцать минут позвонил своему клиенту в Новый Орлеан, потому что человек, которого требовалось защищать, скрылся, исчез, не бежал, а был выпущен из тюрьмы; адвокат сидел у телефона, глядя на тихую, почти пустую площадь, откуда никто не следил за ним, даже не смотрел на него, но он ощущал - и не столько этих суровых людей с неторопливой речью, полуюжан-полузападников, сколько их ожидание, внимание.

И скрылся не только белый, но и оба негра: адвокат снова позвонил в Новый Орлеан вечером - не потому, что столько времени ушло на узнавание этих скудных подробностей, а потому, что, как он понял, больше ничего нельзя было выяснить путем расследования, или подкупа, или просто сбора слухов, сколько бы он здесь ни оставался; оба негра даже не переступали порога тюрьмы, а словно растворились в воздухе по пути к тюрьме от здания суда, где преемник заместителя начальника федеральной полиции сдал троих арестованных местному шерифу; в тюрьме оказался только белый, поскольку бывший заместитель начальника видел его там; и теперь он тоже скрылся, даже не был освобожден, а просто исчез; адвокат через пять минут после прибытия обнаружил, что арестованного нет, через тридцать - что вообще нет преступника, а к полудню - что даже не было преступления; труп коня куда-то исчез в первую же ночь, и никто не трогал его, не видел, чтобы кто-нибудь его касался, не слышал ни о ком, кто мог бы убрать его, и даже не знал о его исчезновении.

Но преследователи давно узнали все, что можно было узнать о двух неделях в Восточном Теннесси прошлой осенью; бывший заместитель подробно осведомил адвоката, и адвокату все стало ясно; он уже нашел объяснение: в Миссури тоже должны быть масоны - этого клиент в Новом Орлеане не стал даже слушать, тем более подтверждать; адвокат еще продолжал, а на другом конце провода звучал голос не бывшего заместителя, а поэта.

- Что касается денег, - сказал адвокат. - Его, разумеется, обыскали...

- Хорошо, хорошо, - сказал бывший заместитель, - ...право, справедливость наверняка не могли восторжествовать, но восторжествовало нечто более важное...

- У него оказалось лишь девяносто четыре доллара и несколько центов, сказал адвокат.

- Остальное было у негра под полой сюртука, - сказал бывший заместитель, - ...истина, любовь, самоотречение и нечто еще более важное: связь между человеком и его собратом, более крепкая, чем золотые оковы, угрожающе обвившие его дряхлую землю...

- Будь я проклят, - сказал адвокат. - Конечно, где же еще быть деньгам? Какого черта я не... Делать здесь мне уже нечего, поэтому я возвращаюсь домой, как только откроют гараж и можно будет взять машину. Но вы на месте, вам это будет легче, чем мне по телефону отсюда. Свяжитесь со своими людьми, и как можно быстрее. Оповестите всю - всю долину - объявления, описание всех троих...

- Нет, - сказал бывший заместитель. - Оставайтесь на месте. Если дело дойдет до суда, то судить его будут там. Вам придется защищать его.