Читать книгу - "Когда взрослеют сыновья - Фазу Гамзатовна Алиева"

угостить людей. А пока, — и Аминат достала откуда-то из недр своего широкого халата смятую сберкнижку и раскрыла ее перед Шапи, — а пока я хочу купить на эти деньги все, что надо для проводов Машида. И еще пусть зарежут барана, которого я вырастила. Я хочу устроить вроде свадьбы.

«Вах! — мысленно воскликнул удивленный Шапи. — Оказывается, она едет в район, чтобы снять деньги со сберкнижки и потратить их на проводы. А я-то еще плохо подумал о ней». И Шапи, устыдившись своих недавних мыслей, в сердцах так крутанул руль, что Аминат в испуге схватилась за его колено.

— Вай, осторожнее вези, я боюсь! — И когда Шапи выровнял ход, добавила, вздохнув: — Это же позор для всего рода, чтобы здоровый парень не служил в армии.

Тут она весьма кстати вспомнила случай из жизни аула. Один парень, сын завмага, каким-то путем уклонился от службы в армии. Когда его невеста, учившаяся в Махачкале, приехала на каникулы в аул, девушки стали дразнить ее: «Твой жених, как тесто на дрожжах, поднялся на магазинных харчах… Видно, оттого и не пошел в армию, что боялся там похудеть». И вот мало того, что невеста вернула ему кольцо и платок, все, кого бы он ни сватал, наотрез отказывались от него, говоря: «Мы что, хуже твоей невесты? Почему мы должны идти за тебя, если она тебе отказала?» Так он и не смог выбрать себе подругу. Бедняга, ему даже пришлось уехать из аула.

У Аминат от этого воспоминания дрожь прошла по телу. Она живо представила себе, как идет из одного дома в другой и всюду ее встречают с холодностью зимней пурги.

— Бабушка! — окликнул ее Шапи. — Ты чего это умолкла? Или опять зуб разболелся?

— Сынок, с тех пор как ты меня отвез к доктору, который вырвал все мои зубы и поставил эти, фарфоровые, с тех пор я словно заново родилась. А ведь дня не было, чтобы не мучилась от зубной боли. Теперь же, слава аллаху, ни один не болит.

— Как же не болит, бабушка, когда болит, — напомнил ей Шапи и лукаво покосился на нее.

— Ах ты, разгадал-таки мою хитрость! — весело призналась Аминат и погрозила внуку пальцем. — Ты уж прости меня, старую. Надо было срочно в район. А эта Узлипат вечно поучает: «Это вам не рейсовый автобус, это «скорая помощь». Словно мы сами не знаем.

— Приехали! — сказал Шапи, останавливая машину около сберкассы.

— Спасибо, сынок. Ты меня здесь подожди, я мигом…

Не успел Шапи вылезти из кабины, как его бабушки уже и след простыл.

Аминат летела легче перышка. Лишь возле военкомата она замедлила шаги.

«Только бы никого не встретить», — подумала она, боязливо оглядываясь, и, сжавшись, поскорее нырнула в подъезд.

Военный комиссар района был совсем молодым парнем. Он еще в прошлый раз понравился Аминат. «Такой молодой, а умный! И старших умеет слушать. Пусть таким мужчинам привольно живется на земле. Лишь бы не было войны!»

И в этот раз, увидев ее, он сразу поднялся навстречу. Взял ее руку в свою, крепко пожал, пододвинул ей стул.

— Здравствуй, Аминат! Мы решили уважить твою просьбу, пусть твой внук учится на радость тебе и родителям. Желаю, чтобы из него вышел большой художник. Как знать, может, он еще прославит наш район.

— Сын мой, — проговорила Аминат, собравшись с духом, — да будет воля судьбы, чтобы ты, такой умный, такой уважительный к старшим, такой чуткий, такой понимающий, жил всегда так, как сам захочешь. Прости, что я отнимаю у тебя столько времени, но я пришла сказать, что ты меня в прошлый раз неправильно понял.

— Как? Мы же оставили твоего внука, как ты просила.

— Пусть минует меня тот день, когда я увижу мужчину своего рода дома, а не там, где ему положено быть. Разве тот мужчина, кто не служил в армии! Я тогда, наоборот, пришла сказать тебе «спасибо» за то, что и моего внука не обошли, призвали вовремя, как всех. А сегодня я вдруг узнаю, что всех его ровесников призывают, а его почему-то нет. Почему?

— Да потому, бабушка, — отвечал растерянный военком, — что у тебя три сына погибли на фронте, а четвертый инвалид.

— Инвалид! — рассердилась Аминат. — Что за недостойное слово сорвалось с твоих губ! Это Ахмади инвалид? Да у нас в ауле нет ни одного здания, которое было бы построено не им. Камни, как покорные птицы, сами идут в его руки, в стены слагаются, как песня. Инвалид… Нет, сынок, инвалид — это совсем другое, это когда человек трудиться не хочет, а ждет, чтобы на него работали другие. Это когда он любить не умеет, это когда от службы в армии уклоняется. А мой Ахмади… разве он не пошел на войну по первому зову? Разве не работает сейчас не покладая рук? Разве, наконец, жалуется на свою судьбу? Если он узнает, что из-за него его сына не взяли в армию, он умрет от горя… Очень тебя прошу, сделай так, чтобы Машид уехал вместе со всеми. — И она умоляюще прижала к груди руки.

— Ну хорошо, хорошо! — поспешил согласиться военком, подумав, что от всех лишений у нее, наверное, слегка помутилось в голове.

В это время без стука распахнулась дверь и в кабинет влетел разгоряченный Машид. Увидев бабушку, он сначала остолбенел, а потом бросился к ней, ожесточенно тыча в нее пальцем:

— Товарищ военком! Вот это чьих рук дело! Вот! Это все она, она…

Машид чуть не плакал. Голос его сорвался.

— А вот и мой внук, легок на помине, — не растерялась Аминат. — Посмотрите на него, разве он похож на слабого или больного?

— Товарищ военком, почему меня не берут? — поставил Машид вопрос ребром.

— Я же говорила, что он будет переживать. Разве можно убить такое желание?! — любуясь им, воскликнула Аминат. Высокий, ладный, с густой шапкой волос, с блестящими глазами на яростном, вдохновенном лице, очень уж он был похож сейчас на своего отца Ахмади, каким тот запомнился Аминат, когда уходил на фронт. И она украдкой вытерла кончиком платка свои сухие глаза.

«Ну и дела», — подумал военком, а вслух произнес:

— Ты будешь служить. Родине нужны такие сыновья! — И он торжественно пожал Машиду руку.

— Спасибо тебе, сынок! — поднялась Аминат. — Дай-ка я тебя поцелую. Ведь ты мне все равно что внук. Если бы мой сын Алибулат успел жениться! Знаешь, сынок, дети его бывшей невесты старше тебя.

На этот раз Аминат не вытирала глаз, и они не были сухими. По ее щекам, враз одряхлевшим, катились слезы, но она