Читать книгу - "Ночь и день - Вирджиния Вульф"

Миссис Кошем одобрила эти рассуждения со своей стороны чайного столика — сперва величественным кивком, затем следующим замечанием:

— Да, мужчины устроены иначе, чем женщины. Думаю, Альфред Теннисон в этом был прав, как и во всем остальном. Как бы мне хотелось, чтобы он жил подольше и успел написать «Принца» в продолжение «Принцессы»! Признаюсь, «Принцесса» меня немного утомляет. Нужно, чтобы кто-то показал, каким может быть правильный мужчина. У нас есть Лаура и Беатриче, Антигона и Корделия, но нет мужчины-героя. Что вы об этом думаете, мистер Денем, — как поэт?

— Я не поэт, — ответил Ральф добродушно. — Я просто стряпчий.

— Но вы ведь и сочиняете тоже? — требовательно вопросила миссис Кошем, боясь лишиться бесценной находки — молодого человека, который действительно любит литературу.

— В свободное время, — заверил ее Денем.

— В свободное время! — повторила миссис Кошем. — Разумеется, это доказывает вашу любовь к литературе.

Она прикрыла глаза и представила себе пленительную картину: безработный стряпчий в съемной мансарде пишет бессмертные поэмы при свете огарка. Но романтика, которой овеяны образы великих писателей и их творения, для нее была не пустым звуком. Она всюду носила с собой карманный томик Шекспира и уверенно шествовала по жизни, вооруженная словом поэта. Насколько она вообще видела реального Денема, а не путала его с вымышленным литературным персонажем, судить трудно. Литература властвовала даже над ее воспоминаниями. Вероятно, она сравнивала его с какими-то героями старинных романов, потому что уже через минуту очнулась и произнесла:

— Хм, Пенденнис, Уоррингтон… Нет, я никогда не прощу Лору[54], — решительно заявила она. — За то, что она все же не вышла за Джорджа. Джордж Элиот[55]сделала практически то же самое: ее Льюис был карликом с лицом жабы и повадками учителя танцев. И чем ей Уоррингтон не угодил: умен, страстен, романтичен и знаменит, а связь та была результатом юношеской глупости. Признаюсь, Артур мне всегда казался слишком фатом; не понимаю, как Лора могла его предпочесть. Однако вы, кажется, говорили, что служите стряпчим, мистер Денем, и я хотела бы задать вам пару вопросов о Шекспире.

Она с некоторым трудом достала потрепанный маленький томик, открыла и помахала им.

— Сейчас говорят, что Шекспир был юристом. Говорят, именно поэтому он так хорошо знал человеческую природу. Превосходный пример для вас, юноша. Изучайте своих клиентов, мистер Денем, и я уверена — однажды этот мир станет лучше. А сейчас далеко ли мы продвинулись, как вы считаете? Стали мы лучше или хуже?

В ответ на призыв описать сущность человечества в нескольких словах Ральф решительно ответил:

— Хуже, миссис Кошем, намного хуже. Боюсь, обычный человек — плут.

— А обычная женщина?

— Обычные женщины мне тоже не нравятся.

— Ах, Господи, я и не сомневаюсь, что так оно и есть! — вздохнула миссис Кошем. — Свифт бы с вами наверняка согласился.

Она глянула на него повнимательнее и решила, что в изгибе его бровей определенно чувствуется сила.

Да, ему бесспорно следует посвятить себя сатире, подумала она.

— Чарльз Лавингтон, если вы помните, был стряпчим, — вмешалась миссис Милвейн, которая считала пустой тратой времени разговоры о вымышленных персонажах, когда для этого есть люди вполне реальные. — Но ты, Кэтрин, его, наверное, не помнишь.

— Мистера Лавингтона? Конечно, помню! — сказала Кэтрин, подключаясь к разговору. — Тем летом мы снимали дом возле Тенби. Я помню поле, пруд с головастиками и как мы с мистером Лавингтоном сгребали стожки сена.

— Верно, там был пруд с головастиками, — подтвердила миссис Кошем. — Милле[56]делал там эскизы для «Офелии». Говорят, это его лучшая картина.

— А еще я помню цепного пса во дворе. А в сарае висели мертвые змеи.

— Да, и именно в Тенби за тобой погнался бык, — сказала миссис Милвейн. — Но как ты можешь это помнить — хотя, конечно, ты была прелестное дитя. Ах, какие у нее были глаза, мистер Денем! Я говорила ее отцу: она смотрит на нас так, будто прикидывает своим крошечным умом, чего мы все стоим. С ней тогда сидела няня, — продолжала она рассказывать Ральфу с трогательной серьезностью, — неплохая девушка, но жених у нее был моряк, и, вместо того чтобы присматривать за ребенком, она все смотрела на море. Вот миссис Хилбери позволила этой девушке — Сьюзен ее звали — пригласить его пожить в деревне. И эти люди злоупотребили ее добротой, как ни печально такое говорить. Гуляли себе по тропинкам, а коляску с ребенком оставили посреди поля, на котором пасся бык. Из-за красного одеяльца в коляске бык разъярился, и один Господь знает, что могло случиться, если бы проходивший мимо джентльмен не спас Кэтрин!

— Мне кажется, тот бык был обычной коровой, тетя Селия, — заметила Кэтрин.

— Милая, то был огромный рыжий бык девонширской породы, и вскоре после того он забодал кого-то насмерть и был отправлен на бойню. Твоя матушка простила Сьюзен, а вот я бы никогда не смогла такое простить.

— Уверена, симпатии Мэгги были целиком на стороне Сьюзен и ее моряка, — ехидно ответила миссис Кошем. — Моя невестка привыкла полагаться на Провидение при любых затруднениях — и Оно покамест благородно отвечало ее ожиданиям…

— Да, — продолжила Кэтрин со смехом, поскольку ей нравилась в матери эта беззаботность, так возмущавшая остальное семейство. — И матушкины быки в минуту опасности всегда превращаются в мирных коров.

— Что ж, — ответила миссис Милвейн, — хорошо, что теперь тебя есть кому защитить от быков.

— Не могу представить Уильяма в роли защитника от быков, — сказала Кэтрин.

Так случилось, что миссис Кошем вновь достала свой карманный томик Шекспира и в данную минуту обсуждала с Ральфом непонятный фрагмент из пьесы «Мера за меру». До него не сразу дошел смысл сказанного Кэтрин и ее тетушкой, он решил, что Уильям — это кто-то из младших двоюродных братьев, поскольку представлял сейчас Кэтрин ребенком в передничке, — но он невольно прислушивался к их разговору, так что с трудом следил за шекспировским текстом. Через мгновение собеседницы совершенно недвусмысленно заговорили об обручальном кольце.

Кэтрин сказала:

— Мне нравятся рубины.

«Быть заключенным средь ветров незримых

И в буйстве их носиться все вокруг

Земли висящей…»[57]