Читать книгу - "Голец Тонмэй - Андрей Васильевич Кривошапкин"

над ними белеют неприступные склоны голых величавых скал. Почти у каждой скалы видны отличительные приметы – темные кадары – скалы. Они неподвластны снегам. На крутых каменных стенах негде снегу зацепиться.

Илкэни во все глаза любуется причудливыми видами скал. Едущий впереди отец пристально всматривается вдаль.

Он въехал в лес и остановил верхового оленя. Спрыгнул на снег и окинул сына взглядом.

– Ну что интересного увидел, сын, на новом месте?

– Мне очень нравится все вокруг, – живо откликнулся Илкэни.

– Вот здесь, на этой поляне, ты родился, – улыбнулся отец.

– Правда?! – воскликнул Илкэни – Но я не вижу поляны.

– Здесь была довольно широкая поляна. Видишь ли, любая местность незаметно меняется. Влияние природы сильно и неотвратимо. Каждый год вырастают новые кусты, тальники и деревца, – сказав так, Тонмэй шагнул за высокие деревья. Вскоре он окликнул сына:

– Подойди сюда, Илкэни.

Юноша, ведя за собой верхового оленя, подошел к отцу и увидел небольшое сооружение в виде игрушечного илуму.

– Что это, ама?

– Это голомо. Все, что связано с тобой при рождении, сложили здесь. Это твое родовое гнездо.

– Неужели? Как интересно, ама, – улыбнулся юноша.

Отец вынул трубку, набил ее табаком и не торопясь закурил. Рукавицей смахнул снег с ближайшего пня и сел.

– Тут стояло доброе дерево. Мы срубили его. Ветвями прикрыли голомо. А из кроны заготовили доски для грузовых нарт, а частью настелили лабаз. Он стоит в глубине леса. Оленям тут нравилось. На сопках много ягеля. Здесь уютно. Сухостоя много. Ты родился после первого снега до сильных морозов. У нас, ламутов, есть поверье о том, что человек, который родился после первого снега, живет долго и небедно. Когда клали в голомо все, связанное с твоим рождением, мысленно желали тебе счастья. Сегодня я специально привел тебя к твоему родовому голомо… При случае, возможно, сюда скоро переедем.

Илкэни, слушая отца, посветлел не только ликом, но и душой…

* * *

С первыми проблесками утренней зари оленуха-сокжой встрепенулась. Но опомнилась вовремя: рядышком, прислонившись к ее теплому боку, тихо посапывал спящий детеныш. Оленуха осмотрелась вокруг. Студеный ветер, налетел со стороны. Запаха хищников он не принес. Это придало ей уверенности в том, что они спасены. Но надолго ли?

Ночная тьма отступала медленно, цепляясь за каждый каменный выступ. Силуэты гор стали вырисовываться все отчетливее.

Оленуха оглянулась туда, откуда пришла. Там, далеко за буро-белым массивом плотных облаков, простирается раздольная ее обитель – тундра и кромка земли вдоль белого моря без конца и края… Могла бы повернуть обратно, но страх перед стаей хвостатых, как вчера, вновь объял ее. Она разбудила детеныша. Оба поднялись на точеные ножки. Два беззащитных существа зорко всматриваются во все стороны, чутко прислушиваются ко всякому шороху или движению. У сокжоев обостренный слух – первая опора и защита. Они улавливают любой шум за несколько километров.

Оленуха нерешительно шагнула вперед и остановилась. Олененок прижался к ней. Стоя на выступе, она решила пока не уходить. Впереди вроде бы все тихо. Оленуха шаг за шагом осторожно двинулась краем снежного ледяного панциря. Держится ближе к выступающим из-под снега темным камням. Где камни, там снег держится твердо, опасности схода лавины нет.

Впереди ландшафт меняется, вдали показались лесные массивы. Там ягельные места. Раз ягель, стало быть, там олени. Оленуху тянут к себе не олени, а ягельные места. Коли подвернется удача, они вдвоем надолго останутся на том ягельнике. Там попасутся вдоволь, отдохнут, придут в себя и наберутся сил.

Пока добирались до ягельного лесного островка, на горном плато быстро рассвело. Оленухе, рожденной в безбрежной тундре, здесь все было в диковинку.

Внизу, на сопке, между деревьями пасутся олени. Некоторые из них все еще дремлют.

Оленуха радостно встрепенулась, увидев пасущихся сородичей. Оглянулась на детеныша.

Осторожность – веками испытанная защита. В этом неизвестном гористом таинственном мире в живых остается то живое существо, которое не лезет на рожон, а больше доверяется древнему испытанному инстинкту самосохранения – осторожности, осторожности, еще раз осторожности…

Оленуха решила держаться подальше от незнакомых оленей. Мало ли что?..

* * *

– Пойдем, Илкэни, покажу тебе старый лабаз. – Отец бросил взгляд на голомо и, не оглядываясь, пошел в глубь молодого леса. Илкэни последовал за ним.

Еще издали они увидели высокий добротный лабаз.

Подойдя, Тонмэй попробовал качнуть его, но лабаз стоял крепко.

– Давненько не виделись, дого, – тихо проговорил он и провел ладонью по стволу подпарки. Тут же нахлынули воспоминания. В этих горах есть несколько лежбищ уямканов – снежных баранов. Ламуты каждую осень после первого снега навещали эти лежбища, которые называли – билэк, то есть излюбленная местность, мимо которой снежные бараны не проходили.

Охоту устраивали до перекочевки сюда. Еще юношей Тонмэй с отцом приезжали сюда с ночевкой. Такая охота по-ламутски называется аннамин, то есть охота с ночевкой. Это самый удобный способ охоты. Тут несколько выгод. Во-первых, охотятся в свое удовольствие, устроив базу для себя недалеко от лежбищ. Во-вторых, когда выпадает удача, то одной ночевки вполне достаточно. А когда постигает неудача, можно позволить себе две-три ночевки. В-третьих, верховые и вьючные олени не нагружаются сильно, наоборот, набираются сил на обильном ягельнике.

– Ама, кто построил этот лабаз? Случайно не ты ли сам? – Илкэни, запрокинув голову, смотрит на высокий лабаз.

– Ты прав. Его построил я. В ту осень мы славно поохотились. Дух Гольца Тонмэя сильно нам тогда помог.

– Сильный ты, ама. Я такой крепкий лабаз не смог бы поднять, – честно признался юноша.

– Когда нужда потребует, и ты тоже сможешь поставить лабаз еще больше, чем этот, – откликнулся отец. – Честно говоря, Илкэни, это твой именной лабаз.

– Не понимаю, при чем тут я, ама?

– Когда ты родился на этой речке, мы удачно поохотились с Дэгэлэн Дэги и твоим старшим братом Апанасом. Большую часть добычи на зиму оставили на этом лабазе. Потом в разгар зимы поделили между сородичами. Всем досталось мяса, никого не обделили.

Илкэни задумчиво глядит на старый лабаз. «Как приятно слышать сказ отца о моем собственном лабазе. Стало быть, здесь я родился. Теперь буду знать», – думает он. Еще более проникся любовью к отцу, к этому немногословному, сильному, родному человеку.

– Потратили, думаю, время не зря. Поехали дальше. – Тонмэй зашагал к верховым оленям.

Илкэни оглянулся на лабаз и подумал: «Еще вернусь к тебе. Кто знает, вдруг еще пригодишься…»

Тонмэй быстро вскочил в седло и погнал учага по лесу в сторону верховья. Илкэни удивляется сноровке отца. Ему кажется, что отец старый, а он как легко забирается на оленя, не хуже