Читать книгу - "Под знаком незаконнорожденных - Владимир Набоков"

– А почему не пришла Мариэтта?

– Вместо меня? Надень шапочку.

– Вы с ней вместе могли прийти.

– А галош у тебя разве не было?

– Не-а.

– Тогда давай руку. И если ты хоть раз влезешь в лужу…

– А если я не нарошно [nechaianno]?

– Об этом уж я позабочусь. Пойдем, raduga moia [моя радость], подай мне руку и давай двигаться.

– Билли сегодня кость принес. Вот здорово! Я тоже потом принесу.

– Это темный Билли или тот, маленький, в очках?

– В очках. Он сказал, что мама умерла. Смотри, смотри, трубочистка.

(Они появились недавно в результате какого-то малопонятного сдвига, сдрыга, спрыга или срыга в экономике Государства – и к вящей радости детворы.) Круг молчал. Давид продолжал говорить:

– Это ты виноват, а не я. У меня в левом ботинке полно воды. Пап!

– Да.

– У меня в левом ботинке полно воды.

– Да. Прости. Пойдем немного быстрее. И что ты ответил?

– Когда?

– Когда Билли сказал эту глупость о маме.

– Ничего. А что надо было сказать?

– Но ты ведь понял, что это глупость?

– Ну, я догадался.

– Потому что, если бы она и умерла, для нас с тобой она все равно не была бы мертвой.

– Да, но ведь она же не умерла, правда?

– Не в нашем смысле. Для нас с тобой кость ничего не значит, а для Бассо – очень многое.

– Пап, он рычал на нее. Просто лежал и рычал, и лапу на нее положил. Барышня Зи сказала, что нам нельзя его трогать и разговаривать с ним нельзя, пока она у него.

– Raduga moia!

Они уже шли по улице Перегольм. Бородатый мужчина, про которого Круг точно знал, что это шпион, и который всегда пунктуально являлся в полдень, уже торчал на посту перед Круговым домом. Иногда он поторговывал яблоками, однажды пришел переодетым в почтальона. В особо холодные дни он пробовал стоять в витрине портного, притворясь манекеном, и Круг развлекался, играя с беднягой в «переглядушки». Сегодня он инспектировал фасады домов и что-то такое черкал в блокнотике.

– Считаете дождевые капли, инспектор?

Мужчина глянул вбок, отшагнул и, шагая, ушиб ногу о бордюр. Круг усмехнулся.

– Вчера, – сообщил Давид, – когда мы проходили мимо, этот дядя подмигнул Мариэтте.

Круг опять усмехнулся.

– Пап, а знаешь что? Наверное, это она с ним разговаривает по телефону. Она все время разговаривает по телефону, когда ты уходишь.

Круг рассмеялся. Странная девчушка, как ему представлялось, крутила любовь с целой толпой ухажеров. Дважды в неделю полдня у нее свободны и, вероятно, заполнены фавнами, футболистами и матадорами. Не переходит ли это в манию? Кто она мне – служанка? приемная дочь? Или что? Ничего. Я отлично знаю, подумал Круг, отсмеявшись, что она просто-напросто отправляется в киношку с подружкой-толстушкой, – так она и говорит, и у меня нет повода ей не верить; а если бы я действительно считал, что она – то, чем она определенно является, я бы ее в два счета уволил: по причине заразы, которую она может затащить в детскую. Ольга именно так бы и сделала.

В один из дней прошедшего месяца лифт устранили физически. Пришли какие-то люди, налепили печать на дверь домишки незадачливого барона и оттащили его в грузовик целым и невредимым. Птичка внутри так напугалась, что даже не зачирикала. Или птичка тоже была шпионом?

– Не надо, не звони. У меня ключ.

– Мариэтта! – крикнул Давид.

– Она скорее всего в магазине, – сказал Круг и поспешил в ванную комнату.

Она стояла в ванне, волнообразно намыливая спину – по крайности те участки ее узкой, усеянной впадинками, отблескивающей спины, до которых могла дотянуться, закинув руку за плечо. Волосы были зачесаны кверху и покрыты косынкой или чем-то еще, накрученным. Зеркало отражало рыжеватую подмышку и бледный пузырек соска. «Сичас иду!» – пропела она.

Круг ахнул дверью, подчеркнуто выразив гнев. Он торжественно прошагал в детскую и помог Давиду переобуться. Она была еще в ванной, когда человек из Английского клуба принес мясной пирог, рисовый пудинг и ее подростковые ягодицы. После ухода лакея она появилась, встряхивая волосами, и пробежала к себе в комнату, где вскользнула в черную ряску и через минуту выскочила и принялась накрывать на стол. К концу обеда пришли газеты и послеполуденная почта. Ну-с, и какие же новости?