Читать книгу - "Растворяясь в песках - Гитанджали Шри"

душ слева от унитаза, я настояла, чтобы поменяли и сделали справа, чтобы ей было удобно брать его правой рукой. Он всегда думает о больших вещах и считает, что это и делает его больше, то есть Старшим. Его сестра повесила над кроватью депрессивную картину с абстракцией в темных тонах, Рама Кумара или еще какого-то там Кумара, взглянешь – вздрогнешь, так я ее отодвинула и повесила пейзаж, чтобы она любовалась лесом, рекой, птицами и ей хотелось вставать, но и это они интерпретировали так, что я хотела выставить золовку в дурном свете. Если бы не сын, давно бы сбежала, только ради него продолжаю все это. Беспокоюсь о каждой мелочи, по ночам встаю и иду проверить, все ли у нее в порядке, а остальные только и могут вопить «Мама, Мама!» и думают, что это они здесь все делают. Слово «мама» как ковер-самолет у них – залезай, ешь-пей и слезай, как захочешь. Правильно сын меня спрашивает, дом это или богадельня?

Мой дом никогда не был моим. Он звал кого хотел, кто меня спрашивал? Много всего было, сын говорит, баста, подумай теперь о себе, пусть остальные займутся своими делами.

Но как? Я так переживаю, но, даже видя это, люди продолжают допытывать именно меня, как она могла исчезнуть, если я была рядом. Разве кто-то может так исчезнуть?

Никто не верил, что ее сердце тоже колотится от страха, временами встревоженный сын говорил ей по телефону: «Ма, позаботься о себе, все вокруг, конечно, на подхвате, но в конечном счете все держится на тебе, если с тобой что-нибудь случится – всему крышка». «Муж снаружи – вылитый лев, а внутри – робкий комочек, в школе его называли Микки Маусом». – Мама так говорила.

Говорила и ушла. Но куда?

Облегчившись, Невестка встала и начала мыть руки. Она все натирала руки мылом, пока они не исчезли в пене. Может, Мама точно так же мыла руки? Наверное, мыло полностью покрыло ее руки, она начала тереть их, и руки утекли вместе с мылом? Вздрогнув, она посмотрела на руки, и они прямо у нее на глазах стали исчезать? Подобно тому, как цветная фотография тускнеет, а потом совсем пропадает. Испугалась, наверное, посмотрела в зеркало, а там – никого. Тут Невестка испугалась сама и посмотрела в зеркало. Она была на месте. Она тихонько засмеялась, но это было больше похоже на всхлипывание.

Может, и в самом деле какая-то божественная сила сделала ее невидимой и унесла вместе с собой? Или сидит сейчас здесь и смеется надо мной?

«Она должна быть где-то там», – негодуя сказал Заморский сын по телефону. Невестка в волнении посмотрела по сторонам. Тут? «Мама?» – тихо позвала она и тут же одернула себя.

Или какая-то другая планета похитила ее? Что мы вообще знаем о вселенной? Мы без конца носимся туда-сюда, а она лежит, что стоило выпустить луч и, заключив ее туда, утащить в космос?

Все те небылицы, которые сын выдумал в сердцах, теперь казались вполне правдоподобными. Ее смех перешел в плач. Разве такое не случалось раньше? Встал кто-то, а потом никогда не вернулся? Господи, где Старший? Как бы он не услышал… Один писатель вышел прогуляться, и до сих пор его нет – так и оставил своих домашних болтаться между надеждой и отчаянием. Один мальчик играл в мяч, мяч укатился, мальчик пошел за ним в кусты, и все – с тех пор так и не вернулся. Нетаджи[57]тоже пропал, то ли видели его в обличии саньясина[58], то ли нет. Один муж ушел за паном, так и ушел с концами. Алам Сахиб, помните его? Так вот муж его сестры отправился в Пакистан, сказав, что скоро за ней вернется, и она до сих пор остается Интезар Бегум – Госпожа Ожидание.

Невестка быстро вышла из ванной. Открыла шкаф и достала сари, пока доставала, задумалась: «А почему именно оно? Из-за Мамы. Она говорила: «Для меня оно тяжелое – ты носи». Но почему рука сразу потянулась к нему?» Подняв его вместе с вешалкой, Невестка увидела неснятый ценник, она начала его отрывать, но заметила, что он уже наполовину содран: цены нет, осталось только «Пайтхани»[59]. Ей показалось, что кто-то оторвал половину: «Но зачем? Я этого не делала. Загадка. Кто-то другой». И она опять внимательно посмотрела по сторонам.

Второй раз у нее вырвалось: «Мама». Часы тикали. Мамины.

– Господи, да что за мысли лезут в голову, – встряхнула она себя. Ей захотелось вернуться к мужу, прижаться к его спине и закрыть глаза. Но за все эти годы они так привыкли ссорится и огрызаться друг на друга, что подобный жест смутил бы обоих.

– Уходи отсюда. – Невестка надела Рибоки и взяла сумочку. То, что должно быть сделано, должно быть сделано, а на обратном пути она возьмет гуавы, потому что, когда собираешь сам – это совсем другое дело.

Медленно-медленно она стала двигаться к выходу, с каждым шагом становясь все прозрачнее. Цвет исчезал, исчезал, исчезал, пока не остались одни очертания, а потом…

Она оказалась у двери. С той стороны шла золовка. Они вроде даже посмотрели друг другу в глаза. Дверь была сбита с толку: та, что когда-то ушла, возвращалась, а привыкшая сидеть дома выходила наружу, и обе продолжили двигаться, каждая в своем направлении и в компании собственных страхов.

39

Ей захотелось почувствовать страх. Она была расстроена, что естественно, когда улетучился сон. Разве время просыпаться, когда воздух еще наполнен дрожью, а ночь темна?

– Почему ночь такая темная? – разозлилась она. – Ведь луна на небе почти полная. Сверкает внутри мутного круга, как бинди на лбу. Рассеянный вокруг нее свет не волшебный, а потусторонний, он все делает шатким и лишает опоры. Как будто ведьма запихала весь жилой квартал в сеть, водрузила его на свои вздрагивающие плечи, окутанные дымкой, и пробирается сквозь ночь, отчего дома раскачиваются, деревья наклонились, а разбросанные куски сада выглядывают с опаской. Корт для бадминтона, цветочные клумбы и будка охранника – все пришло в движение. Все то, что болталось внутри ее сетей, выбравшись наружу из мельтешащей западни, пребывает в нерешительности: «Как нам вернуться на землю, сможем ли устоять и не упасть?»

– Мама сказала бы, что сейчас одиннадцатое число светлой половины лунного месяца. – Дочь посмотрела на луну и тут же прогнала «местный» предрассудок прочь от себя. То ли ее мысль была потусторонней, то ли луна, то ли она сама, раздосадованная на луну