Читать книгу - "Заброшенный в природу - Милен Русков"

это будет продолжаться больше месяца. При этом, сказал доктор, мы уже не будем обкладывать его листьями, а всего лишь менять повязки, смоченные табачной субстанцией.

Но, как говорят невежественные пейзаны, человек предполагает, а Господь располагает. На самом деле все наши планы смешались, хотя «смешались» — это не самое точное слово.

Дон Педро, посидев немного над тарелкой, сложив руки на стол и согласно кивая головой, вдруг резко выпрямился — при этом его взгляд (затуманенный и, вместе с тем, какой-то лихорадочно-блестящий, во всяком случае, необычный) был устремлен куда-то поверх наших голов. Он решительным шагом направился к двери, буквально скатился вниз по лестнице и вышел во двор голый до пояса, несмотря на то что вечер был холодным.

— Охо-хо-хо, хоть немного охладиться, — вскричал дон Педро, раскинув руки в стороны. При этом его ладони были сжаты в кулаки, которыми он вертел направо и налево, словно желая их размять. Его мясистые руки и плечи тряслись, и он не переставал повторять. — Жарко, как жарко!

Потом, не обращая внимания на наши изумленные взгляды, подошел к точильному станку для ножей, взялся за него обеими руками и выдернул из земли. Именно выдернул, как выдергивают пробку из бутылки. Отшвырнув его в сторону, выкрикнул:

— Чувствую себя новорожденным!

Мы с доктором переглянулись, но тут же наше внимание вновь переключилось на дона Педро, который подошел к точильным каменным кругам, уложенным один на другой, сначала поднял один из них и отбросил в сторону, затем туда же полетел другой.

— Уфф! — шумно выдохнул дон Педро.

Развернувшись, он направился в конец двора, где были собраны старые столы и прочая рухлядь из таверны, подошел к большому кувшину, поднял его и также швырнул в сторону. Кувшин разлетелся вдребезги и из него выплеснулась вода. Дон Педро радостно засмеялся и пошел в другой конец двора, где стал бросать сломанные столы и стулья в самый угол, поближе к ограде.

— Ты посмотри, доктор Монардес, — крикнул он, швырнув очередной сломанный трехногий стул на кучу рухляди, — сюда годами никто не заглядывал.

— Дон Педро, — выкрикнул в ответ доктор, — хватит уже, тебе нельзя напрягаться.

— А я и не напрягаюсь, мне вообще не тяжело, — весело ответил дон Педро и продолжил перебрасывать мебель.

Родственники дона Педро высыпали во двор и наперебой стали уговаривать его вернуться в тепло, не напрягаться и прочее, но он только отрицательно мотал головой, ничего не отвечая. В какой-то момент он все же повернулся к нам и меня поразил его вид. Он стоял, улыбаясь, раскрасневшийся, огромный, как скала. Я повернулся к доктору.

— Я знаю, о чем ты хочешь спросить, — кивнул мне доктор. — Я знаю, что это за состояние, но не знаю, как его назвать. Оно противоположно осложнению. А точнее — тяжелое осложнение. В нашей профессии еще никто не придумал точного названия.

— Улучшение, — предложил я.

— Возможно, — неуверенно покачал головой доктор. — Осложненное улучшение.

Дон Педро продолжал расчищать все вокруг себя. Эта рухлядь годами копилась в несметном количестве. Я был уверен, что дон Педро закончит свою работу всего за полдня, да даже за несколько часов и прямо у нас на глазах.

— Этот человек не останавливается, сеньор, он случайно не немец по происхождению? — удивленно спросил я.

— Нет, нет, я знаю его с детства, — заявил доктор Монардес. — Нет, сомневаюсь, — добавил он, немного помолчав. Потом сказал: — Приведи его сюда, Гимараеш.

— Привести его? — переспросил я.

— Да, — ответил доктор коротко и ясно.

Вот уж чего мне не хотелось делать. Я сразу себе представил, как дон Педро хватает меня и швыряет на груду из столов и стульев. Но никуда не денешься. Я медленно направился к дону Педро. Но как бы медленно человек ни двигался, он, в конце концов, и сто метров пройдет. Вопреки моим надеждам, никакого чуда не случилось, и дон Педро, пыхтя, продолжал усердно трудиться. Заметив меня, он спросил:

— Ты пришел помогать?

«Ну да, — подумал я. — Как бы не так. Вот прямо сейчас и начну».

Я немного подождал, чтобы он повернулся ко мне, но дон Педро словно тут же забыл о моем присутствии. Я приблизился к нему и, выждав, когда он наклонится, чтобы взять в руки очередной стул, по хлопал его по плечу.

— Тебе чего, парень? — спросил он, не выпрямляясь, лишь повернув вбок голову.

— Сеньор, — ответил я, — доктор сказал, чтобы вы вернулись в дом. Он послал меня, чтобы я вас привел.

— Ах, вот как, — удивился дон Педро и выпрямился. Потом посмотрел на разбросанный хлам и сказал: — Хорошо.

Я повернулся и пошел вперед. Сделав несколько шагов, украдкой оглянулся и увидел, что дон Педро следует за мной. До дома мы добрались быстро. Войдя в дом, дон Педро согласился надеть рубаху и лечь в постель. Он даже не возражал, чтобы мы накрыли его одеялом.

— Очень хорошо, Педро, — обратился к нему доктор. — Лечение дает результаты.

— Воистину удивительные результаты, — оживился дон Педро. — Если бы я знал, приятель, я обратился бы к тебе еще несколько лет назад.

— Поскольку все идет лучше, чем я ожидал, — продолжил доктор Монардес, — мы изменим план. Я приду к тебе завтра, чтобы сменить повязки. Потом мы повторим процедуру, только если боль вернется.

— Ладно, доктор, как скажешь, — ответил дон Педро.

Доктор задумчиво погладил бородку и, немного поразмыслив, неуверенно, как мне показалось, спросил:

— Педро, у тебя в роду были немцы?

— Нет. А почему ты спрашиваешь? — удивился дон Педро.

— Да так, просто интересно, — ответил доктор.

Хочу заметить между прочим, потому что не знаю, представится ли еще такой случай в дальнейшем, что подобный ответ мне кажется замечательным. На вопрос «Почему?» тебе отвечают — «Просто интересно».

Потом мы ушли. На следующий день сменили ему повязки, но уже один раз, однако не давали ему вдыхать табачный дым. И это было в последний раз, действительно — в последний, когда была необходимость лечить суставы дона Педро. Он никогда больше не болел, во всяком случае, не болели суставы, которые восстановились раз и навсегда. Само собой разумеется, дон Педро был благодарен доктору Монардесу и всем восторженно рассказывал о нем. Я думаю, что и ко мне он сохранил самые добрые чувства. Правда, впоследствии он трижды вышвыривал меня из таверны «Три жеребца», но делал это исключительно внимательно и бережно, я бы даже сказал, заботливо. Впрочем, мне кажется, что «вышвыривал» — не совсем точное слрво. Скорее, он брал меня в охапку по одну сторону двери и оставлял с другой ее стороны. Мне приходилось видеть, как он вышвыривает из заведения