Читать книгу - "Идеалист - Владимир Григорьевич Корнилов"

Искала я ходы-выходы из того умиранья, какое уготовилось нашему Семигорью, да ума не хватило. Теперь думаю: если б и хватило, всё одно, не дали бы нашему крестьянскому уму распорядиться. 1

Мы-то под боком. Все поля открыты догляду вашему. Что сеять, где, когда убирать-сдавать – всё в районе у вас расписано. А чем живы те, кто всю жизнь вместе с землёй бедует, о том душа ваша партийная не болит. Крестьянские дворы, если и живы, то только коровками. Теперь вы и коров из подворий стали изымать! Кто на такое надоумил?!. Неужто молока лишку стало?..

В коллективизацию мужика с недоверчивым его умом ломали. Теперь бабу-хозяйку в главной заботе сломать задумали. Сломаете хозяйку – все подворья, все семьи крестьянские повалятся! Неужто заботы нет о том?.. Где одно хорошо, в другом краю – разор. Поля, которые худо-бедно, хлебушек давали, всё повытаскали из оборота, чтоб начальство высокое ублажить!

И всё силом, всё спёхом. А когда не сам – другой за тебя думает, тут уж человек кончается. Разве, что солдат из человека обозначится, да и тот плохой. Сам говорил: и солдату думать надобно! А человек – это уж точно, кончается, - убеждённо повторила Васёнка. – Приказом, Макарушка, и любовь задавить можно. Так-то вот!.. Не думалось тебе, что мы в своём государстве какой-то закон, из простых, земных, порушили? Поманило в кулак всё ухватить, а закон тот не дался. Как Микуле Селяниновичу земная тяга не далась! Погоди, Макар, потерпи, послушай. Это всё присказка. О другом буду сказывать. Так вот, о «Пахаре». Повёз меня Яков Васильевич Фомин в далёкие поля. На лошадке повёз, до тех мест только на ногах да гусеницах – другого пути не проложено.

И вот что увидела я, дорогой Макарушка, - Васёнка сощурилась, будто на солнце вышла, выдохнула:

− Пшеничку, Макар, видела! Разве во сне такая приснится! Веришь ли – центнеров по сорок. По сорок, Макар! Может, с лишком даже. Это-то на нашем избедовавшемся, оскуделом нечернозёмном полюшке!..

Макар резким движением откинул себя к стене, глядел на Васёнку в хмурой начальственной оторопи.

«Проняло! – удовлетворённо подумала Васёнка, тут же и придержала себя: нехорошо смотрит?!.

− Вот, что, Макар, - сказала с решительностью. – Если в обиду подашься, разговора не будет. Тебе и другим, кто вверху, надобно принимать то, что есть, а не то, что сверху в бумагу вписано. Сказывать или закончим на том?

- Замахнулась – договаривай! – Макар поубавил в лице хмури.

− Договорю, договорю. Только не в обиде будь. Вникни в то, что скажу. Невелико то поле, гектар в двадцать. Да не в охватности дело. Ту, брошенную среди лесов землицу выпросил у председателя бригадир, Молотков Михайло Федотович. Про такого, небось, и не слыхивал?!. А он с войны, пораненный. Лет десять в бригадирах. Дозволь, говорит, своим умом, по-крестьянски похозяйствовать. А там хоть голову сымай!..

Сготовил поле. Благо у дальней той деревни брошенную ферму по крышу навозом завалили. Семена сам из наличности отобрал. И такой вот подарочек выдал. Весь белый свет удивил. Хотя, какой свет! – в колхозе и то не каждый про то знает. Объяви-ка по району – вы же первые голову с Фомина снимите! За обман – раз. За самовольство – два. За то, что не как сказано сработал! Так говорю?.. Вот-вот, по тебе вижу: оно так и получится, если ты на такое как начальник, а не как человек глянешь.

Нет, не вникнул ты, Макарушка. Ведь бригадир тот, Михайло Федотович, ВОЗМОЖНОСТЬ показал! Мы семерик. А он – шесть таких семериков на хлебный стол выложил. И вся-то сила в том, что дерзнул человек своим умом, по крестьянскому своему опыту землёй распорядиться!.. Можем, можем, Макар, и мы со своей землицы людей кормить! Можем. А пошто не кормим? Да всё потому, забыли, что земля – живая. Земля у нас, как лошадь впроголодь: ноги кой-как переставляет, воз ещё тянет. А чуть хуже год – так и заваливается. Лежит, бедолага, глазами на людей печалится. А мы заместо того, чтоб повиниться да помочь, ещё одним постановлением её подхлёстываем! Вот тебе за клевера, вот за овёс. Вот за чистые пары. Вот тебе за твои крестьянские севообороты! Бьём лошадку, царицу-кукурузу заставляем рожать, а она-то – кожа да кости, - не то что царицу – жеребёночка своего, исконного, выродить не смогает!..

Нет, Макар, невозможно такое доле. И людей, и землю кормить надобно. Из контор да кабинетов всё тычки раздаёте, чтоб землю-лошадку мы сами добивали. А Яков Васильич, оказавшись между вами да землицейстрадалицей, на себя все ваши тычки принял. Вы ему спину нахлёстываете, а он молчит да терпит, от веры своей не отступается. Поделил всю колхозную землю пополам. Те поля, что на виду, мучает по вашим указаниям. Те, что подальше, куда обычный начальник даже на своём «козле» не станет по капот в грязи продираться, те поля по крестьянскому разумению обихаживает. И овсы там, и клевера, и пары – тот самый оборот, каким издавна земли наши живы были. Что в итоге? Общий итог всё тот же – едваедва средненький.

Потому как недобор, что от года к году на показных полях получается, перекрывают они тем, что собирают с дальних полей. Хоть и малый, но всё ж лишок. Опять-таки, что с тех дальних полей наскребут, в трудодни добавляют. Потому там люди и живут и работают!..

Вот так, многодумный мой Макарушка!.. – Васёнка, хотя и постаралась ласковым словом смягчить горечь поведанной правды, всё же с настороженностью ждала как откликнется Макар на её исповедь. Что возьмёт верх: человек понимающий, хотя бы желающий понять. Или вскинется в нём непреклонного ума начальник, который видит оное, да речёт иное?..

Макар не вскинулся: как бы огрузнул телом, сдвинул кпереди плечи, опёрся о стол сжатыми перед собой руками, сказал, не подымая глаз:

− Не пойму: ты, вроде, радуешься. А человек в обмане живёт.

− В обмане?!, - Васёнка вспыхнула от обиды за Фомина, за себя, за Макара, гневные слова рвались в ответ, но на это раз себя придержала, сказала, как могла мягче:

− А не приходило тебе на ум другое: что это вы обманываете и людей, и землю, и себя? Поманили речами к быстрой изобильности жизни, дескать, туточки она, вот, за порогом. Поднажать –