Читать книгу - "Книга снобов, написанная одним из них - Уильям Теккерей"

Я же (как и другие великие люди, поглощенный одной идеей) подумал про себя, что звезды подобны снобам: чем больше вы наблюдаете эти светила, тем больше их видите — то в туманных скоплениях, то едва различимо, то ярко и отчетливо, пока они не сольются, мерцая, в бесконечном сиянии и не померкнут в неизмеримо далекой тьме. Я — словно ребенок, играющий на морском берегу. Когда-нибудь появится философ с телескопом, какой-нибудь великий снобограф, установит законы великой науки, которая пока для нас не более чем забава, и определит, разграничит и классифицирует то, что в настоящее время является лишь зыбкой теорией, приблизительной, хотя и эффектной гипотезой.

Да, невооруженным глазом можно проследить только очень немногие, простейшие разновидности снобов. Я иногда думаю, не обратиться ли к публике и не созвать ли конгресс ученых, подобный тому, что собирался в Саутгемптоне, чтобы каждый внес свою лепту и прочел доклад на эту важную тему. Ибо что могут сделать в одиночку немногие отдельные лица, даже применительно к предмету, который нас сейчас интересует? Английские снобы на континенте — правда, их во сто тысяч раз меньше, чем на нашем родном острове, но даже и этих немногих чересчур много. Можно разве поймать отдельный экземпляр то тут, то там. Единицы ловишь, тысячи ускользают. Я заметил всего трех: нынче утром они встретились мне во время прогулки по веселому приморскому городку Булони.

Есть тут беспутный английский сноб, Рафф, который таскается по estaminets и cabarets: ^[123] он распевает во все горло «До утра не пойдем мы домой!» и будит полуночное эхо мирных европейских городов, выкрикивая жаргонные английские словечки. Пьяный, весь обросший, он шатается по набережной, когда прибывают пакетботы, и опрокидывает по рюмочке за стойкой тех заведений, где у него есть кредит. Он развязно болтает по-французски: такими, как он, полны долговые тюрьмы на континенте. В бильярдных он играет на бильярде, по утрам его можно видеть за картами и домино. Его фамилией подписаны бесчисленные векселя; очень возможно, что когда-то эта фамилия принадлежала почтенному семейству, ибо английский беспутный сноб, по всей вероятности, начал с того, что был джентльменом, и по ту сторону пролива у него живет отец, которому стыдно слышать имя своего сына. Этот сын даже в лучшие дни не раз обманывал старика родителя, оставил сестер без приданого, обокрал младших братьев. Теперь он существует на средства жены: она прячется в мрачной каморке, чинит поношенные платья и кое-как перешивает старье для детей, — самая несчастная и жалкая из женщин.

Бывает так, что эта бедная женщина и ее дочери робко бегают по урокам, обучая английскому языку и музыке, или делают тайком вышивки, чтобы добыть гроши на pot-au-feu; ^[124] тогда как беспутный Рафф либо прогуливается по набережной, либо опрокидывает рюмку за рюмкой в кафе. Несчастная женщина до сих пор каждый год производит на свет по ребенку, и, вечно притворствуя, старается уверить дочерей в том, что отец у них — порядочный человек, и прячет этого скота с глаз долой, когда он возвращается домой пьяный.

Все эти бедные загубленные души иногда собираются вместе: у них есть свое общество, на которое просто жалко смотреть, — такие у них убогие претензии на благородство, такие натянутые попытки веселиться, такие грустные шутки, так дребезжит их разбитое фортепьяно: ах, тоска берет видеть и слышать все это! Когда жена беспутного капитана Раффа вместе со своими бледными дочерьми угощает грошовым чаем жену тунеядца Дидлера и обе они беседуют о прошлых временах и о том блестящем обществе, которое у них бывало, и едва слышно поют романсы по истрепанным старым нотам, — как раз в то время, когда они развлекаются на свой лад, — вваливается капитан Рафф в грязной шляпе набекрень, и сразу же вся мрачная комнатка наполняется смешанным запахом табака и водки.

Разве не всякий, кому приходилось бывать за границей, встречал капитана Раффа? Имя его время от времени во всеуслышание поминает чиновник шерифа Гемп; но и в Булони, и в Париже, и в Брюсселе живет столько людей его склада, что, держу пари, меня обвинят в грубых личных нападках за то, что я его вывел в этом очерке. Отправляют в ссылку и не таких закоренелых негодяев; гораздо более порядочные люди сейчас вертят ножную мельницу, и, хотя мы самый благородный, самый великий, благочестивый и нравственный народ в мире, я все-таки желал бы знать, где именно, кроме Соединенного Королевства, к долгам относятся как к забаве, а торговцам приходится терпеть эту господскую потеху? Во Франции считается позорным иметь долги. В других европейских странах вы никогда не услышите, чтобы люди хвастались своим мошенничеством, и не найдете ни одной тюрьмы в крупном европейском городе, где не сидели бы в большем или меньшем числе мошенники-англичане.

На европейском континенте нередко встречается сноб, еще опаснее и противнее этого явного бездельника: моих юных друзей-снобов, путешествующих по Европе, следует особо предостеречь на его счет. Мошенник капитан Легг тоже джентльмен, как и беспутный Рафф, только, может быть, выше сортом. Он тоже обобрал своих родных, но на большую сумму, и смело отказывается платить по тысячным векселям, тогда как Рафф трясется при виде долговой расписки на какие-нибудь десять фунтов. Легг всегда обедает в самой лучшей гостинице, носит отличные жилеты и холеные усы, разъезжает по городу в нарядной бричке, а бедняга Рафф хлещет простую водку и курит дешевый табак. Удивительное дело, что мошенник Легг, которого так часто разоблачают и которого знают везде, до сих пор живет припеваючи. Он бы давно пошел ко дну, если бы не та постоянная и пылкая любовь к аристократам, которой отличаются английские снобы. Не один молодой человек среднего сословия, отлично зная, что Легг мошенник и плут, все же позволяет ему жить на свой счет, тянется к светской жизни, восхищаясь всеми денди высшего полета и стремясь показываться в публике рядом с сыном лорда; он рад платить, пока пользуется его обществом. Не один почтенный отец семейства, узнав, что сын ездит верхом вместе с капитаном Леггом, сыном лорда Леванта, бывает польщен, что его подающий надежды отпрыск вращается в таком хорошем обществе.

Легг вместе со своим другом, майором Мазиком, совершают профессиональный тур по Европе, и, когда нужно, они всегда тут как тут. В прошлом году мне рассказали, что к моему молодому знакомому из Оксфорда, мистеру Маффу, который отправился наблюдать жизнь на карнавальном балу в Париже, подошел англичанин, не знавший ни слова «на этом чертовом языке», и, услышав, что Мафф прекрасно говорит по-французски, попросил его объясниться с официантом, с которым имел недоразумение из-за выпивки и закуски. Это такое счастье, сказал незнакомец, видеть честное английское лицо, и, кстати, не знает ли Мафф, где тут можно хорошо поужинать? Итак, они вдвоем отправились ужинать, и как бы вы думали, кого они там встретили, как не майора Мазика? А там Легг представил Мазика, а там знакомство пошло на лад, а там они сыграли и в карты, и т. д., и т. д. Год за годом десятки Маффов в разных городах мира становятся жертвами Легга и Мазика. История эта не нова, а прием обольщения до такой степени устарел и так нехитер, что надо только удивляться, как люди еще попадаются на удочку; но двойной соблазн порока и аристократизма слишком силен для молодых английских снобов, и эти юные простодушные жертвы ловятся на него каждый день. Наш истинно английский сноб не пожалеет себя хотя бы ради чести получать пинки и платить за светского человека.