Читать книгу - "Простая история - Шмуэль Агнон"

Гиршл не видел Блюму с тех пор, как она покинула дом его родителей. Он надеялся рано или поздно увидеть ее в лавке, поскольку семья Мазл принадлежала к постоянным клиентам Гурвицев. Тем не менее она не появлялась, а Гиршл не переставал думать о ней. Он представлял себе ее в перерывах между обслуживанием покупателей; порой, продавая им какое-нибудь лакомство, даже воображал, как преподносит такое же лакомство ей в подарок. Проходил месяц за месяцем, но Гиршл не отчаивался. «Если она сама не идет, — решил он, — надо заставить ее прийти!»

Как же это сделать? «Надо изо всех сил думать о Блюме, и тогда она обязательно придет», — считал Гиршл. Но как бы упорно он ни думал о ней, она не приходила. «Не надо отступать, — твердил себе Гиршл. — Должно быть, я недостаточно напрягаю свои душевные силы. Буду думать о ней еще более напряженно». Дошло до того, что никто не мог отвлечь его от мыслей о Блюме. Он обслуживал покупателей нехотя, с трудом выдавливая из себя любезное слово.

Гиршл, который так изменился после женитьбы, вернулся к своему прежнему состоянию. Никому не удается долго быть не тем, кто он есть на самом деле. Дом его, когда-то полный гостей, опустел. Появлялась только Софья Гильденхорн, а поскольку она приходила к Мине, он не чувствовал себя обязанным ее развлекать и сидел сам по себе. В день рождения Блюмы ему пришло в голову, что единственный человек в мире был создан совершенным и ему не разрешено его видеть! Гиршл, которому вот-вот предстояло стать отцом, по существу, еще сам оставался ребенком.

Цирл замечала, что с Гиршлом творится неладное. Обсудив это между собой и не подозревая, что их женатый сын тоскует по Блюме, родители решили послать его отдохнуть в Маликровик.

Очевидно, что пребывание Гиршла в Маликровике вместе с Миной не могло принести пользу. Деревенская тишина и старания Берты откормить зятя до слез ему надоели. Либо он сидел, лениво перелистывая молитвенник у печки, либо, зевая, перед Миной. Прогулки по зимнему снегу могли бы сотворить чудо, но снег был на улице, а Гиршл дома, так что чуда не происходило. Зимние дни, как известно, короткие, а ночи длинные. В деревне, где день тянулся долго-долго, ночь казалась нескончаемой. Это усугублялось тем, что Гиршл не знал, куда себя девать. Родители скоро поняли, что с их стороны было ошибкой отправить его в Маликровик, замечательное место было не для него, и привезли его обратно в Шибуш.

Гиршл стал снова посещать клуб Сионистского общества, который за время его отсутствия был отремонтирован и размещался уже не в одной комнате, а в двух: первая служила читальней, вторая — для общения членов клуба и шахматной игры. Появился и маленький буфет, где можно было перекусить. Не успеешь сказать «Йоселе!», как сын плотника Бендита уже нес кофе, чай, пиво, сладости или заказанный вами горошек с перцем.

Друзья Гиршла тепло приветствовали его возвращение. Пусть он не был сионистом, но с каких это пор членами общества являлись только сионисты? Люди приходили в клуб по самым разным причинам, в частности потому, что не хотели сидеть по вечерам в синагоге или в компании социалистов.

Сделавшись опять членом клуба, Гиршл взял на себя и соответствующие обязанности. Как и прежде, он платил членские взносы, а когда его просили, то и сверх того на различные нужды клуба. Надо сказать, что с такой просьбой к нему обращались нередко. Дело в том, что между Россией и Японией вспыхнула война, гнусное царское правительство призывало еврейских юношей на военную службу и отправляло их на фронт. Некоторым удавалось уклониться от призыва и бежать из города, часто в одной рубахе. Пожалуй, не было такого города в Австрийской Галиции, где нельзя было бы встретить молодых еврейских беженцев. Естественно, многим евреям хотелось бы помочь им, но не у всех было для этого достаточно средств. У Гиршла возможность помочь была, и он это делал, давал столько, сколько у него просили.

Гиршл обладал еще одним прекрасным качеством: он не был честолюбив и не стремился занять какой-нибудь официальный пост, а потому не расталкивал других локтями, расчищая себе дорогу к такому посту. Когда Сионистское общество устраивало ежегодный ханукальный ужин, он не настаивал на особом месте среди присутствующих на празднестве. Его скромность проявлялась и в его сдержанности. Если его дед Шимон-Гирш Клингер редко удостаивал кого-то разговора, считая, что в его окружении нет людей, достойных беседы с ним, то молчаливость Гиршла объяснялась скорее тем, что он не претендовал на чье-либо внимание, считая себя не заслуживающим этого.