Читать книгу - "Кто не боится молний - Владимир Сергеевич Беляев"

— Неслыханное дело! — горячился майор Червонный, разбирая случай с Медниковым. — Молодой офицер, комсомолец, воспитанник славного авиационного училища допускает такой безобразный поступок, который граничит с преступлением. Это же форменное безобразие, товарищи, непозволительное лихачество, безответственность и своеволие! Могло кончиться непоправимой катастрофой, потерей самолета и гибелью самого летчика. Можно сказать, чудом не задел мост, а то наверняка были бы человеческие жертвы. Подобные выходки еще и еще раз напоминают нам, товарищи, что нельзя ни на минуту ослаблять воспитательную работу в подразделениях, нужно неустанно разъяснять офицерам и солдатам высокое понимание воинского долга. Политработникам и командирам должно быть стыдно наблюдать подобные явления. Всем ясно, товарищи, лейтенант Медников опозорил нашу воинскую часть, и мы поддерживаем решение командования отдать преступника под суд. Пусть полной мерой ответит за нарушение воинской дисциплины, за неподчинение приказу командира. Этот безобразный факт должен встревожить и мобилизовать весь личный состав, и особенно командира эскадрильи Ушакова, которому, я думаю, совестно смотреть нам в глаза. Плохо занимаетесь моральным воспитанием офицеров, товарищ Ушаков! Не влияете на подчиненных, не знаете, чем живут летчики.

— Так точно, товарищ замполит, — ответил Ушаков. — Упущение, конечно, есть, но кто ж его знал? Был дисциплинированный и сознательный, никаких вывертов не допускал, активно выступал на комсомольских собраниях. Не ожидал я от него такого поворота. Разве угадаешь, что у человека на душе?

— Мы не гадалки, товарищ Ушаков, — строго оборвал Червонный, — Нужно серьезно заниматься воспитанием офицерского состава, а не гадать.

— Разрешите спросить? — поднялся с места младший лейтенант Олег Звонарев. — Мост остался целый?

Офицеры засмеялись, зашумели.

— А что ему сделается, раз не задел? — ответил Червонный. — Целый.

— И самолет невредимый? — снова спросил Звонарев. — За что Медникова так обвинять? Ничего же не случилось особенного?

— Неправильно рассуждаете, товарищ Звонарев, — прервал лейтенанта майор Червонный. — И самолет невредимый, и Медников цел, голова на плечах осталась, хотя не знаю, что у него там в голове. Однако это ничего не доказывает. Его поступок надо строго осудить. Ничем не оправданное безрассудство, самовольство и произвол в действиях. Игра с огнем и человеческими жизнями — вот что это значит. Это прямое преступление. Понятно вам, лейтенант Звонарев?

— Понятно, — сказал Звонарев и сел на место. — С одной стороны, конечно.

— А я все-таки думаю, товарищ замнполит, тут какая-то загадка, — сказал с места командир эскадрильи капитан Ушаков. — Характер у человека такой. Ничего плохого он не хотел, доказать свою отвагу замыслил.

— Гаданием занимаетесь, капитан, — пресек Ушакова замполит. — Оправдываете свою плохую работу, философскую базу подводите. Характер, видите ли, у него особенный. Ищите причину в другом, капитан Ушаков.

Но Ушаков упрямо настаивал на своем:

— Все-таки надо с ним побеседовать, товарищ майор. Пусть напишет объяснение. Кто знает, что он соображал? Великий летчик Чкалов тоже под мостом летал.

По залу прокатился шум, в углу кто-то засмеялся.

— А ведь верно!

— Было такое. Геройством тогда называли.

— Тише, товарищи! — остановил шум Червонный. — Неправомерную аналогию выдвигаете. Нельзя сравнивать то время с нашим. Это же малому ребенку понятно, какие самолеты были тогда. Сравнил Медникова с Чкаловым!

— Отличный же летчик! — крикнул Киреев. — Я с Медниковым давно летаю, вместе учились, он никогда не допускал нарушений.

— Молодой он еще, — сказал белобрысый офицер с красными ушами, — всякое может взбрести в голову, посочувствовать надо.

— Прекращаю дискуссию, товарищи. — Червонный поднялся. — Вопрос ясен. Прошу отнестись к этому факту самым серьезным образом. Никакого благодушия. Дисциплина прежде всего. Прошу усилить воспитательную работу в подразделениях, разъяснить вредность и опасность поступка летчика-истребителя Медникова. Каждую среду докладывать мне о проводимых мероприятиях!

На узком совещании у комполка долго думали, как постунить с Медниковым и какие принять меры, чтобы не накликать беду на всю воинскую часть. Были разные предложения, но принять решение было не просто. Доложить в дивизию? Но в конце концов все обошлось благополучно, никакой аварии и никаких жертв? Вместе с тем проступок летчика слишком серьезен, простить ни в коем случае нельзя. Может, достаточно приказа по части? Но все равно о подобном происшествии станет известно в дивизии, и тогда строго накажут всех за либерализм, обвинят в сокрытии преступления. Слишком шумное дело, чтобы ограничиться местными мерами. Добро бы, все случилось здесь, на аэродроме, а то на глазах всего города. Того и жди, что завтра в газете появится заметка о героическом поступке летчика. Если местные журналисты пишут о том, как летчики спасают утопающих девиц, так уж непременно напишут о смелых полетах под мостом.

Это последнее соображение вовремя пришло в голову замполиту. Он тут же позвонил в редакцию и узнал, что заметка о полете неизвестного смельчака под аркой моста уже сдана в завтрашний номер. Замполит объяснил, в чем дело, и редактор обещал снять заметку.

Совещание закончилось кратким сообщением командира полка.

— Как командир части, я обязан по закону за неподчинение моему приказу предать офицера суду. Другого выхода нет. Предлагаю послать объективное донесение командованию дивизии и ждать указаний, а до получения указания летчика Медникова отстранить от полетов и держать под арестом...

Выходка Андрея Медникова потрясла и озадачила Виктора Киреева. Он не находил себе места, метался по комнате, не знал, что предпринять, чем помочь другу.

«Так вот что он задумал! — ругал Киреев товарища. — Вот зачем просил девчат прийти в понедельник утром в городской сад. Оттуда яснее виден мост, любуйтесь, мол, какой я герой! Эх, Андрюха, Андрюха, заварил ты кашу, не скоро расхлебаешь».

Вечером Киреев попытался увидеться с Андреем. Подошел к домику, где была гауптвахта, остановился у зарешеченного окошка, ждал, не выглянет ли Медников. За окном горел свет, и была видна неподвижная тень Медникова, который сидел за столом, подперев ладонями голову, будто думал о чем-то или читал книгу.

Киреев свернул за угол, остановился у крыльца, где стоял вооруженный часовой.

— Сюда нельзя, — громко сказал солдат. — Пройдите.

— Мне лейтенанту Медникову одно слово передать. Скажите, чтобы выглянул в окно.

— Не разрешается, я ничего не знаю! — Часовой взял автомат наперевес. — Пройдите.

Киреев завернул за угол, но опять остановился и