Читать книгу - "Соперницы - Шарлотта Бронте"

– Что ж, если иначе я рискую и вовсе не услышать вашего дивного пения, то вот мой выбор: спойте тот романс, который украдкой напевали, когда я собирался в Шотландию.

Дама зарделась и, взяв маленькую лиру из слоновой кости, с улыбкой пропела следующие куплеты:

Сокрыла туча небосклон,

Что нам сиял вначале,

Где птичьих песен лился звон,

Звучит напев печали;

Осенних ветров буйный хор

Гудит среди стволов,

И в каждом звуке мне с тех пор

Загробный слышен зов.

Когда музыка умолкла, я выступил из укрытия, и тут же был замечен благородным юношей (в котором каждый читатель, разумеется, узнает маркиза Доуро). Он учтиво меня поприветствовал и, поскольку уже смеркалось, пригласил в свой загородный дворец. Я охотно согласился, и вскоре мы были на месте.

Глава 2

Это воистину благородное здание в чистейшем греческом стиле; оно стоит посреди обширного парка в окружении лесистых холмов. Вокруг благоухают апельсиновые и лимонные рощи, а рядом протекает один из притоков Гамбии, почти такой же широкий, как и сама река.

Внутреннее убранство великолепием ничуть не уступает фасаду. Высокие сводчатые покои дышат роскошью, внушая почтение к обладателю столь роскошной резиденции. Более всего маркиз гордился тем, что ни у кого больше нет такой обширной и тщательно подобранной библиотеки. Картинная и скульптурная галереи являют взглядам множество творений древних и современных мастеров – в особенности последних, которым маркиз щедро покровительствует. В кабинете диковин я приметил удивительной красоты золотую шкатулку, а также пару пистолетов самой изящной работы.

(В список сокровищ маркиза, составленный по большей части из его собственных трофеев, входят: 100 золотых и серебряных медалей (литературные и научные награды), золотая урна (за лучшую греческую эпиграмму), серебряные лук и колчан (за меткость в стрельбе), золотой мундштук, уздечка и шпоры (за искусство наездника), несколько увядших лавровых и миртовых венков.)

Однако более всего среди блистательных творений природы и человеческого таланта, при всей их красе и несметной стоимости, меня изумил каменный Аполлон дюймов шести высотой, затейливо вырезанный из белого агата. В одной руке он держал лиру, другой опирался на пьедестал, снабженный следующей надписью:

«В наши дни мы зрим бога Стрельбы из лука, Красноречия и Поэзии в облике несравненно более прекрасном, нежели у Аполлона древности, и являющего нам свидетельства своей божественности, подобных которым не ведали жители языческой Греции. Леди Зенобия Элрингтон молит Артура Августа Уэлсли принять этот скромный дар в залог того, что, отвергнутая и презираемая тем, чье мнение и дружба для нее по-прежнему дороже жизни, она все так же не помнит обид».

За надписью, очевидно, скрывалась какая-то тайна. Я никогда прежде не слышал о каких-либо раздорах между его милостью и леди Зенобией, и на людях они ни разу не показывали, что между ними есть какие-то недоразумения. Много позже мне удалось выяснить то, о чем я поведаю дальше. Источник моих сведений совершенно надежен, но я не вправе разглашать имена.

Глава 3

Как-то в вечерних сумерках маркиз возвращался с охоты и внезапно услышал в глубокой придорожной канаве какое-то шевеление. Он сорвал с плеча ружье, но тут ему предстала леди Элрингтон. Она была простоволоса и закутана в лохмотья темного бархатного плаща. Всклокоченные пряди дикими космами падали на лицо, шею и плечи, почти скрывая искаженные черты; видно было лишь, что она бледна как смерть. Маркиз вздрогнул и в ужасе попятился. Леди Зенобия бросилась перед ним на колени и закричала исступленно:

– Милорд, скажите мне прямо, искренне, без утайки: где вы были? Я услышала, что вы покинули Витрополь, и пешком пробежала за вами пять миль. Тут силы меня оставили, и я упала, думая, что здесь и умру. Однако мне суждено было еще раз увидеть вас до того, как я переселюсь в могилу. Ответьте, милорд: вы ездили к этой негодяйке Марианне Хьюм? Вы с нею разговаривали? Змея! Змея! О, если бы я могла вонзить этот клинок в ее грудь!

Тут она захлебнулась словами и, вытащив из-под плаща длинный, острый, сверкающий кинжал, дико замахала им в воздухе. Маркиз окинул безумицу недрогнувшим взглядом. Не пытаясь ее обезоружить, он заговорил с величайшим спокойствием:

– Леди Зенобия, вы задали мне очень странный вопрос, но, прежде чем я на него отвечу, прошу, идемте со мною в наш лагерь. Я велю поставить шатер, где вы сможете безопасно провести ночь, а завтра, после того как вы отдохнете, мы продолжим разговор.

К тому времени пламень ее гнева уже истощил сам себя, и она ответила более ровным голосом:

– Милорд, поверьте, я послана небесами предупредить вас о величайшей опасности. Если вы не отступитесь от решения соединиться с Марианной Хьюм, то станете причиной чужой и собственной гибели. Я не могу выразиться яснее, и все же поразмыслите над моими словами, пока мы не увидимся вновь.

И она, влюбленно простершись ниц, облобызала его ноги, бормоча при этом какие-то невнятные слова. Тут раздался громкий шум, словно бы от ураганного ветра, и неведомая сила унесла леди Зенобию прежде, нежели маркиз успел схватить ее и удержать или хотя бы придумать ответ на странные речи. Он медленно пошел вперед, погруженный в раздумья о том, что видел и слышал. К тому времени, как он добрался до лагеря, луна уже взошла над голыми черными горами. Маркиз некоторое время любовался ее незамутненным сиянием, сравнивая царицу ночи с далекой возлюбленной, затем вошел в шатер, завернулся в охотничий плащ и заснул беспокойным сном.

Шли месяцы, а загадка оставалась неразрешенной. Леди Зенобия по-прежнему блистала в свете, украшением которого всегда по праву считалась. В глазах ее не было лихорадочного блеска, наводящего на мысль о душевном нездоровье. Голос, правда, звучал тише обычного, а лицо осунулось; некоторые отметили, что она избегает говорить с маркизом даже по самым незначительным поводам.

Тем временем герцог Веллингтон дал согласие на брак своего сына с прекрасной, добродетельной, высокообразованной, но незнатной Марианной Хьюм. Начались приготовления к пышной свадьбе, и тут, как гром с ясного неба, пришли известия о Великом мятеже, поднятом Александром Шельмой. В то же время явственные симптомы недовольства начали проявляться и среди низших слоев витропольского населения. Рабочие главных ткацких фабрик и плавильных заводов потребовали увеличить им плату, а когда хозяева отказались выполнить чрезмерные запросы, разом уволились. Вскоре после того был застрелен крупный фабрикант, полковник Гренвилл. Убийц тут же поймали и допросили под пыткой, однако они упорно молчали.

Численность