Читать книгу - "Пушкин, помоги! - Валерий Валерьевич Печейкин"

Такое вот хорошее стихотворение написала Ахматова. Но при этом сама тщательно скрывала «сор», из которого росли её произведения. Что ж, автор вправе так поступать. Но помогать ему в этом мы не будем.

Больше личной жизни цензурируется только одна вещь – процесс творчества. Если личное – это контакт гения с земным, то творчество – его взлёт к небесам. Находясь там, гений не мог ковыряться в носу. Весь подобный «сор» тщательно выметается веником энциклопедии.

А зря! Внимательное изучение творческого процесса иллюстрирует библейскую истину «дух дышит, где хочет». Как только не является вдохновение! Источники сообщают, что Йозефу Гайдну для творческого акта нужно было любоваться своим алмазным кольцом, а вот Шиллеру почему-то требовались… гнилые яблоки. И если Гайдна мы ещё готовы понять, то Шиллера – уже сложнее. Кроме того, это наиболее деликатный пример того, чем мог вдохновляться гений…

Одно можно сказать точно – творчество вещь предельно индивидуальная. Оно лежит вне логики, вне морали, вне красоты и порядка. Если вы когда-нибудь бывали в мастерской художника, то могли видеть, какой там всегда бардак.

В своё время в письме художника Василия Ситникова я прочёл фразу, которая меня сильно удивила. Художник писал брату, что живёт «как свинья, как Микеланджело». Это сочетание показалось мне невозможным. Как так? Где свинья, а где – сам! – Микеланджело.

Но чем дольше я читал о творческом процессе великих людей, тем быстрее созревала во мне одна мысль. Часто автор сочиняет не за столом, а по пути к столу. Не в «тишине кабинета», а за шумным обедом. Так, рассказывают, однажды к композитору Шостаковичу в столовой Дома творчества подсел поклонник и стал расспрашивать, как он сочиняет свои симфонии. Шостакович в это время ел суп. Отложив ложку, он невозмутимо произнёс: «Сейчас я доем суп и расскажу вам, как пишу свои великие симфонии».

Но я не сомневаюсь, что именно в этот момент он и сочинял свою новую великую симфонию.

Станиславский, Брехт и ваша тётя

Когда я был ребёнком, то смотрел однажды с родителями фильм. Кажется, «Москва слезам не верит». И вдруг у меня возник вопрос: а кто тот человек, который следит за героями – тётями и дядями? Родители не сразу поняли, о чем я спрашиваю – разве за персонажами кто-то следит? Я пояснил: если фильм существует, то кто-то ведь снял все эти сцены на камеру, а значит, он всё время был рядом – в комнате, на улице, на заводе. И они – герои – этого человека ни разу не заметили, ни разу не обернулись, не сказали ему: «Эй, кто ты такой? И что тут делаешь?»

Тем вечером я узнал, что есть кино документальное, а есть художественное. В документальном герои знают, что рядом всё время есть оператор. А в художественном кино все сцены – выдумка, а герои – это артисты, которые учат текст. Потом они приходят на съёмочную площадку в виде ненастоящей квартиры и разыгрывают там сцены.

Так я наконец понял, почему персонажи не видят оператора. Но почему оператор видит их именно так? «С чьей точки зрения снят фильм?» Тут родители уже ничем не могли мне помочь.

Прошли годы, и мне помог немецкий драматург Бертольт Брехт. Ответ на мой вопрос был в его историческом споре с системой Станиславского. Заметьте, что в большинстве фильмов герои никогда не смотрят в камеру. Так достигается естественность проживания ими сцены, за которой зритель словно подглядывает. Поэтому в фильме актёры не замечают оператора, отделённые от него и зрителей «четвёртой стеной».

И сегодня большинство фильмов снято «по Станиславскому», а вот спектакли, в основном, ставятся «по Брехту». Ведь в театре актёры довольно часто замечают зрителей, заигрывают с ними, иногда даже спускаются в зал, где целуют дам и хлопают по плечу мужчин.

Брехт не считал себя вправе оставлять зрителей за «стеной». Ведь оставленные без надзора они как дети могут наделать глупостей. Если по Станиславскому актёр должен всегда «оправдывать» своего героя, то по Брехту – ни в коем случае. Зритель при помощи театра должен понять, кто из геров плохой, а кто хороший и что это всё вообще значит. Сама постановка – это и есть точка зрения автора на проблему.

Если снимать фильм по Брехту, то в нём героями будут не только персонажи, но и режиссёр, оператор, композитор. Как, например, в сериале «Молодой папа», где персонажи иногда смотрят в камеру, а камера – смотрит на них. Взгляд камеры в этом случае – это взгляд высшей силы, с которой ведёт диалог главный герой. А высшая сила у Брехта – это автор.

Кто же наблюдает за героями в фильмах по Станиславскому? Это сочувствующий взгляд «доброго зрителя». Я называю его взглядом тётушки, поэтому камера всегда на уровне роста человека. Не полезет же тётушка под потолок! Её взгляд любопытный и сочувствующий. Это взгляд человека на человека. Как и завещал Константин Сергеевич Станиславский.

Колонка в виде завитка плюща

Вы когда-нибудь задумывались, где вы живёте? Речь не о стране или городе. Речь об эпохе.

Был модерн, потом постмодерн, а сейчас вроде метамодерн. Но в какую бы эпоху ни жил человек, он всегда хочет жить в другой – той, которая была.

Такой эпохой для нас является барокко. Потому что тогда «всё было красиво».

Я всегда смотрю, как ту или иную «высокую» тему воспринимает современность на примере рекламы. Для чего же могло потребоваться современной культуре барокко?

Однажды я увидел в Интернете объявление о… продаже квартиры в городе Сочи. «3-комнатная квартира в стиле барокко» за 21 миллион 300 тысяч рублей. Я кликнул, чтобы посмотреть на фотографии… И, знаете, никогда мне не забыть это «сочинское барокко». Эту встроенную в барокко микроволновку. И пластиковые окна. Что тут скажешь… типичное барокко, даже немного рококо.

Я стал думать, что же хотел сказать автор этого объявления своему покупателю. Мне кажется, он говорил ему: «Смотри, как красиво!» Ведь что ни возьми из барокко: архитектуру, музыку, живопись, – всё очень красиво. Какие везде завитушки, рокайли, колоратуры. С каким мастерством сделаны эти вещи, с каким «сроком службы». Не случайно я каждую неделю слышу, как в метро играют «Времена года» Вивальди. Тоже ведь барочный автор.

Но барокко это не только завитки, это настоящая философия. Тоже, надо сказать, с завитками. Одно из ключевых произведений этой эпохи – это «Менины» Веласкеса. Найдите репродукцию