Читать книгу - "Черные ангелы - Франсуа Мориак"

Градер слышит голос Катрин:

— Он совсем не выглядел больным…

— Он лег сразу после ужина. У него температура под сорок.

Катрин отвечает, что сейчас принесет банки. Дверь остается приоткрытой. Градер вздыхает с облегчением: Матильда вступила в игру, она солгала. Теперь она развешивает мокрую одежду на батарее в туалете. Катрин возвращается с банками. Матильда благодарит ее, но дверь широко не отворяет, дожидается, пока та уйдет, расстилает на полу газету и старым ножом для бумаги принимается соскабливать грязь с ботинок. Габриэль бормочет слова благодарности, она ворчит:

— Ради Андреса…

Пусть ради Андреса, не все ли равно? Важно, что он больше не один. Сам он сейчас не воин. Он — как выжатый лимон. Матильда спрашивает в упор:

— А дальше что? Ведь был же у тебя какой-то план?

Да, был: напугать старика, напугать до смерти… Звучит смешно…

— Понимаешь: Алина не приезжает, на письма его не отвечает… Против меня у него никаких улик… Он почувствовал бы, что я сильней, что я хозяин положения. Он бы этого не пережил…

Матильда пожимает плечами: ребячество какое-то! И потом: ну вот получилось, как он хотел. А что толку?

— Матильда, я уже не тот. Меня это подкосило… План мой не был ребячеством, нет. Я знаю, что говорю: я бы с ним быстро разделался, не прикладывая рук…

— И ты думаешь, несчастный, я бы тебе позволила!

В ту же минуту она спохватилась, что ее возмущение несколько запоздало. Впрочем, это уже не имело значения: Симфорьен был жив, а у лежащего перед ней мужчины зуб на зуб не попадал, и он уже никому не мог причинить вреда. Между тем он приободрился и снова взялся за свое:

— Значит, так: ты меня уложила сразу после ужина, ухаживала за мной, глаз, можно сказать, не спускала. Катрин, по счастью, не слышала, как я выходил, Жерсента тоже, она глухая, а горничные ночуют на ферме. В здание вокзала я носа не совал. На платформе закрывался зонтиком. Начальник вокзала и смотритель капюшоны натянули и норовили поскорей убраться с дождя…

Слушая его, Матильда испытывала смутное разочарование. Чего она ждала от этого труса, этого опустошенного человека? На что рассчитывала? Она на него положилась, он казался сильным, обещал счастье; он сулил легкий путь, без серьезных проступков — ничего такого, в чем пришлось бы каяться. А цель рисовалась прекрасной, ей подобного и не снилось. Действительно ли она презирала его за преступление? Было бы ее презрение столь же сильным, если бы он вернулся на коне, гордый содеянным? Был ли ей мерзок преступник или сломленный человек?

— И вот еще что, Матильда! Я вспомнил: она лично с маркизом не встречалась… Она сама говорила, что связаться с ним непросто. Он опасался скандала, действовал через посредников. С этой стороны нам нечего опасаться: он придержит язык за зубами.

— Что тут рассуждать? — сухо перебила она. — Посмотрим, как повернется. Если ничего не произойдет… тогда будем жить, как если бы ты и не приезжал в Льожа… Чудно, но я тебя воображала совсем иным… Конечно же, я понимала, что ты собой представляешь, но приписывала тебе — теперь я это ясно вижу — какую-то силу, могущество… Наивность! Что бы ты там ни совершил этой ночью (я не хочу этого знать, не верю ни единому твоему слову и запрещаю тебе говорить со мной на эту тему), так вот, что бы ты ни сотворил, ты все равно лишь жалкий тип, слабак, который думает только о том, как спасти свою шкуру, и, чуть что, теряет голову.

Градер сидел в постели и молча на нее смотрел. Пусть говорит. Он больше не дрожал и постепенно обретал обычную самоуверенность. При худшем повороте событий Матильда засвидетельствует, что он был дома. К лицу его возвращались краски. По телу разливалось тепло. Отогревшись, змея начала потихоньку высовывать серебристую головку из-под одеяла. Он верно истолковал презрение Матильды. Выходит, он не ошибался! Она заглотала наживку с жадностью, на которую он и не рассчитывал, которая его самого удивила. Ну что ж, не следует ее разочаровывать. Ни в коем случае. Он доведет дело до конца. Он даст ей то, чего она ждала. Даже хорошо, что она держалась с ним так отчужденно, ее участие расслабило бы его еще сильней, он бы окончательно поддался панике… А ее брезгливая жалость, напротив, подхлестывала его, подталкивала к действию, помогала преодолеть изнеможение, в которое он впал, словно после полового акта… Смерть Алины значения не имела. Он это знал. Мерзкая алкоголичка ушла в небытие. Змея проглотила жабу. Событие сегодняшней ночи имело не больше веса в мироздании. Пожалуй, он вложил в него слишком много страсти. Но уж извините! Можно ли хладнокровно убить женщину?

— Матильда, голубушка, — сказал он после долгого молчания, — ты принимаешь физическую слабость за моральную. Не беспокойся, мы пойдем до конца.

Матильда возмутилась: по какому праву он говорит «мы»? При чем тут она?

— Ты лицемерна, дорогая, как все женщины… Но не важно: ты возродила во мне чувство ответственности… Именно ответственности. По отношению к тебе, к Андресу.

Он притворился, что не слышит ее возражений, и продолжал:

— Пока, впрочем, надо выждать, а дальше действовать по обстоятельствам. Если ничего не всплывет, мы с ними разберемся, и очень скоро… Если меня будут допрашивать, я выпутаюсь с твоей помощью… Мне ничего не угрожает…

Матильда спросила шепотом:

— А если обнаружат… ну, место это, где она… Нет, не говори где! Ничего не говори! Скажи только: ты спокоен на этот счет?

Он улыбнулся чему-то своему.

— Самыми укромными и недоступными кажутся нам тайники, где мы прятались в детстве, — сказал он. — Помнишь, как мы изумились, обнаружив силки для птиц на нашем «необитаемом» острове посреди Бальона, — мы еще называли его «Дивным»? Так вот, место, где она сейчас, возможно, и видится мне таким надежным потому, что там ничего не изменилось с тех пор, как я брал вас обеих за руки и мы бежали с обрыва…

— Утес… — тихо сказала Матильда.

— Да, Утес: она такого кладбища недостойна. Это нас троих следовало бы похоронить в теплом, ласковом песке, по которому мы бегали босиком. Итак, сейчас надо выждать. Но я не могу уследить за всем, поэтому ты присмотри за Андресом, он меня беспокоит.

— Он такой же, как всегда.

— Андрес руководствуется инстинктами (я не вкладываю в эти слова ничего дурного). Такие, как он, не выносят разлуки в любви и — что хуже всего — не боятся смерти… смерть воплощает для них то, к чему они стремятся: забвение. Короче, следи.

Матильда, уже державшая руку на дверном засове, обернулась.

— Я как-никак знаю его лучше, чем ты, — сказала она. — Он переживает любовное разочарование… допустим. Но когда ты говоришь о страсти, о том, что он способен на безумства, это вызывает у меня улыбку. И потом, при чем здесь он! Как ты смеешь сегодня, после всего…

Когда она вышла, Градер поймал себя на том, что и в самом деле уже рассуждает так, будто ничего не случилось. События как таковые мало что значат. Главное, сохранить небрежный отстраненный тон в случае, если полиция все-таки до него доберется. С тем он мгновенно провалился в сон, как может провалиться только безмерно уставший человек. Он спал, запрокинув голову, открыв рот, сложив на груди руки, которые даже не удосужился вымыть, и тело его в эту ночь было так же бесчувственно, слепо и глухо, как труп Алины.