Читать книгу - "Умереть в Париже. Избранное - Кодзиро Сэридзава"

Настали летние каникулы. Вернувшись в родные места, я сразу же отправился с визитом в усадьбу С. У М. также были каникулы, и она должна была находиться в особняке. Я нажал на звонок у входа. Вместо служанки на пороге появилась сама госпожа С., но она не пригласила меня войти в дом, а, надев садовые гэта, торопливо повела в сторону ворот, хлопая глазами в глубине очков в серебряной оправе.

— Как хорошо, что я сама вышла! — сказала она. — Мой муж сейчас находится здесь… Как только услышала звонок, меня сразу охватило странное предчувствие, выхожу, а это вы.

От удивления я не нашёл в себе сил даже поприветствовать её должным образом и, выйдя вместе с ней за ворота, сообразил, что "недоразумение" оказалось довольно серьёзным.

Выйдя из ворот, мы пошли вдоль живой ограды, как вдруг мадам, попросив меня немного подождать, поспешно вернулась в дом. Я ждал в тени живой изгороди. Это была прекрасная усадьба на берегу реки, из которой открывался чудесный вид на Фудзияму. Когда усадьба ещё не была построена, я, учась в младшей школе, прихватив провиант, совершал сюда пешие прогулки. Отсюда я любовался далёкой Фудзиямой, здесь струился любимый мной водопад, берега реки красиво пестрели цветами гвоздики. В те годы я дважды совершал сюда поход, но сейчас даже водопад оказался в саду усадьбы, в которой жила М. Рассеянно думая об этом, я ждал.

Мадам торопливо вышла из ворот и, достав из-за пазухи две купюры по десять йен, сунула мне их в ладонь и вновь скрылась за воротами. Некоторое время я стоял, ошеломлённый. Мадам сделала это из добрых побуждений, но мне всё равно было печально. Она и до этого случая несколько раз давала мне деньги. Я получал от господина О. двадцать две йены кредита ежемесячно, но я платил двенадцать йен в месяц за стол в доме И., а оставшиеся десять йен уходили на одежду, учебники, транспорт, так что я никак не мог скопить денег на учёбу, оплата которой производилась каждый семестр. Из-за этого, уволившись из министерства иностранных дел, я с помощью господина Мацуока Сидзуо подряжался делать перевод сложного текста по языкознанию, преподавал школьникам английский язык, но в тех случаях, когда вырученной суммы не хватало на плату за обучение, я обращался с просьбой к мадам С. Мадам по своей доброте неизменно меня выручала, и поскольку я любил её как свою мать, то нисколько не стыдился просить её. Но эти двадцать йен меня опечалили. Я не находил в себе благодарности за проявленную ко мне доброту.

От усадьбы С. до моей деревни можно было доехать на пароходе, но, погруженный в уныние, я пошёл пешком по дороге, вьющейся между полями. До сих пор я не пытался понять и проанализировать, в чём суть недоразумения, оттолкнувшего от меня С. Но, шагая по тропе между зелёных рисовых полей, подёрнутых знойным паром, я впервые заподозрил, что это "недоразумение" имеет прямое отношение к М. Не потому ли мне было отказано от дома, что С. догадался о нашей любви и поспешил удалить меня от М.?

Но почему? Да только потому, что я беден. Всё очень просто. Бедняк, намеренный жениться на дочери богатого промышленника, и есть тот самый опасный "социалист".

Мадам С. часто рассказывала мне о своей бедной юности. В то время когда С. был погружён в разработку изобретения, которое позже составило основу его капитала, она зарабатывала на жизнь, продавая на улицах жареные бататы. Рассказывала С., как, недомогая, она харкала кровью и не могла уснуть, но, поднявшись, пекла бататы и шла их продавать. Наверное, она посвящала меня в свои былые горести для того, чтобы приободрить, когда я испытывал нужду. (Я и сейчас благодарен ей за это.) Но и я в свою очередь, зная, что мадам С. вкусила бедности, полагал, что она не станет оценивать человека по размерам его кошелька, и общался с ней без всяких задних мыслей. Я полагал, что тот, кто скопил своё несметное состояние благодаря внедрению изобретения, стоившего больших тягот и трудов, не может относиться к богатству легкомысленно, как мой отец, который запросто смог отринуть капитал, накопленный поколениями его предков.

В то время я более всего стыдился обнаружить незрелость, наивность своих представлений.

Для того чтобы спасти свою душу и разорвать дурную карму нашего рода, отец героически отбросил стяжание и добровольно стал неимущим, но сколько же мне пришлось снести унижений из-за своей нищеты! Размышляя об этом, я погружался в мрачное настроение.

По пути от усадьбы С. до моей деревни находился храм отца и его сподвижников. Я не мог миновать его. Храм, точно замок, возносил высоко в небо черепичную кровлю. Рядом был устроен искусственный пруд, разбит сад. Всё должно было возвещать славу Божью. Один только староста, бывший землевладелец, жил вольготно, точно хозяин замка, а отец с семьёй ютился в тесной лачуге, жавшейся к храму. Обременённые десятком детей, они кое-как зарабатывали на хлеб, делая бумагу из грязной макулатуры. Неужто отец и в самом деле таким образом спасал свою душу и жил с собой в ладу? Вновь испытав унижение от своей нищеты, негодуя, я решил не заходить к отцу и, пройдя мимо, направился прямиком к дому бабушки, но и там мне не было покоя от горестных мыслей и обиды на судьбу, поэтому на следующий день я ушёл, имея при себе двадцать йен, бродяжничать в Идзу.

9

"…Не в тягость ли тебе наша переписка? Переписываясь с тобой, я поднялась в собственных глазах, ясно осознала, что такое счастье, и продвигаюсь отныне по жизни, целыми днями пребывая в напряжённой радости. Но боюсь, что от нашей переписки выигрываю я одна, мне было бы горько думать, что для тебя она ничего не значит. Мне стыдно использовать наши отношения в своих эгоистических целях, я должна быть уверена, что ты, так же как и я, хочешь продолжать переписываться".

Письмо приблизительно такого содержания прислала М. Это было зимой. Мы любили друг друга. Но до сих пор ни разу не писали о своей любви в письмах. Любовь оставалась для нас умозрительной, стыдливость не позволяла нам попытаться воплотить её в нечто реальное. Но между строк всех наших писем мучительно пробивалась любовная страсть. Наверное, это глупо, но, получив вышеприведённое письмо, я растерялся. Я почувствовал, что пришло время нам обоим серьёзно задуматься о перспективах женитьбы. Но по поводу женитьбы у меня самого не было уверенности.

Именно в тот период госпожа Ю. предложила мне сочетаться браком с юной гейшей из Симбаси. Говорили, что некий граф выкупил её и назначил наследство. Она согласна была ждать, пока я окончу учёбу. Ей достаточно было обещания, что я на ней женюсь. Тогда-то я впервые открыл Ю., что люблю М.

— Вот оно что… И вы собираетесь на той девушке жениться?

— Во всяком случае, я готов.

— Но возможен ли этот брак?

— Всё зависит от моих дальнейших успехов.

Несмотря на решительность моего тона, в душе я вовсе не был так уверен. Мне казалось, что я не тот замечательный человек, который был бы достоин её руки. Нищий. С туманными видами на будущее. Да и здоровьем не могу похвастаться. Так, перебирая одно за другим, выпячивая свои недостатки, я подогревал в себе сомнения в том, что смогу составить счастье М. Напротив, думая о М., я брал в расчёт одни её достоинства. И однако выше моих сил было навсегда порвать с М. Поэтому в мыслях о ней я неизбежно приходил к тому, что должен так распорядиться своим будущим, чтобы в конечном итоге стать достойным её руки. Но когда я спрашивал себя, что мне сулит будущее, что я должен предпринять, меня обуревали сомнения. Из всех представлявшихся мне возможностей я не мог выбрать одну, раз и навсегда отбросив все остальные.