Читать книгу - "Эпоха провода и струны - Бен Маркус"

интересные соответствия между отдельными текстами разных лет. Например, если сравнить начало рассказа «Не высовываться и не сдаваться» с приведённым выше отрывком из «Пламенного алфавита»:

Джеймс суетится по дому, собирая всё, что можно. Он говорит, что нужно собирать вещи с лёгкостью и умом. Мне нравится эта солдатская сторона моего мужа. Я чувствую себя почти очарованной. На этот раз эвакуация обязательна — надвигается что-то серьёзное и нехорошее, и я почти жалею, что в нашем маленьком посёлке нет красивой сирены для таких случаев. Сирена придаёт катастрофе ощущение весомости, ощущение, что происходит что-то важное, что редко удаётся почувствовать. Джеймс сказал, что возьмёт нашу «экстренную сумку», о которой я даже не знала. Что он в неё положил? Груши, медицинскую марихуану, «Перкоцет» и замороженные «Сникерсы»? Что-то мне подсказывает, что это больше, чем просто сумка для батареек-верёвок-свечей-и-спичек. Джеймс весь надулся, распух и покраснел, пока загружал машину. Для него это слишком. Тем не менее, приятно видеть его взволнованным, ответственным, живым. Тяжело наблюдать, как мужчина в его возрасте постепенно теряет смысл жизни, как это происходит с ним, как он таскается по кухне в попытках довести до совершенства свои соусы, большинство из которых в итоге выливаются на заднюю лужайку, ведь сколько, на самом деле, залитой соусом плоти способны мы вдвоём употребить?

Маркус говорил об этом рассказе так: «Я чувствую тошнотворную уязвимость, если не могу придать антуражу рассказа некую смутно-невозможную странность или лёгкую дымку футуристических затруднений. Я написал реальность. Для меня в этой истории важна одна вещь: насколько дезориентирующим может быть потеря социальных атрибутов для этой пары — покинуть своё комфортное, предположительно благополучное существование и оказаться в одном убежище с эвакуированными из всех социально-экономических слоёв. Их представления о себе и своём месте должны быть поставлены под сомнение».

Очевидно, Бен Маркус следует некоей жизненной стратегии, которая опирается на определённый базовый набор тем. Хотите ещё одно сопоставление? Возьмите шумовую рубаху из «Эпохи провода и струны» и наденьте её под «Костюм отца», где обнаруживается, что

Этот заполненный воздухом костюм мог быть накормлен кусками застывшего времени, чтобы находящаяся внутри семья не погибла. Костюм назывался «Пожиратель дней». Жертвой его становилась старость. […] Если запасы времени истощались, костюм мог питаться самим отцом, который по-прежнему был в его недрах, вдали от глаз, например, в глубине рукава, где особая темень покрывала тело отца плотной серой плёнкой.

Бен Маркус, подытожим мы наконец, — один из самых оригинальных и глубоко тревожных писателей своего поколения. Его тонкие перегибы синтаксиса, смелый выбор отдельных слов и их сочетаний, которые кажутся на четверть тона выбивающимися из общего ряда, но при этом совершенно правильными, повторяющиеся проблемы — пронизывающее чувство вины, сюрреализм сексуальности, опасные, но необходимые отношения поколений — не делают его лёгким для чтения. Это не означает, что он трудный писатель, а лишь то, что он работает с сильным эмоциональным материалом в уникальном и экспериментальном стиле. Чтение Маркуса может вызвать своего рода литературное головокружение, и в странном трансе мы повторяем вслед за ним: Я хочу, чтобы мне больше не приходилось произносить слово линза. Или лодка, или вода. Я предпочту сценарий океана, где слова ограничены климатическими условиями, где целые грамматики запрещены ввиду нехватки ткани. Сценарий, где речь работает по квоте.

И мы обещаем продолжить разработку главной проблемы, в основе которой латинское слово «texere», означающее «ткать» и являющееся источником как текстиля, так и текста. Дотронемся ли мы до чего-то невыразимого, чего-то под прикрытием вуали языка? Войдём ли в царство блаженной асемии? От Бена Маркуса мы можем ожидать чего угодно.

Стас Кин

2023 г.

Примечания

1

1. Искажённая цитата из эссе Ральфа Уолдо Эмерсона «Поэт», в которой Маркус заменил одно, последнее слово. В оригинале у Эмерсона: Every word was once a poem. В тексте Маркуса: Every word was once an animal.