Читать книгу - "Спасти огонь - Гильермо Арриага"

чего бы то ни было возражала. Она была вазой, ты засовывал в нее член, и из вазы появлялись дети. Красивой вазой из испанской майолики. Что с того, что она была ласковой и милой, если молча сносила твое обращение? Ты сдувал ее, как ураган. За две минуты источал столько энергии, сколько она не источила за всю жизнь.

Чистый рай — эта деваха, спящая у него на груди. Столько наготы для него одного. Много лет такого не случалось. Всю ночь и все утро лизать, сосать, кусать, целовать, обнимать, ласкать.

Входить и выходить. Выходить и входить. В одну дырку, в другую, в третью. И вся такая свежая, мылом пахнет. Кожа гладкая, без волос. Красота, а не кожа. Он спал, просыпался, притягивал ее к себе, смачивал слюной где надо, всаживал ей, а она ластилась спросонья, сластилась, мурлыкала, ворковала, стонала шепотом: «Сладко… сладко…» Льнула к нему. Груди сплющивались под его грудью, ягодицы помещались у него в ладони. Оргазмы, близость, тишина, ровное дыхание. Хосе Куаутемок знал: это только станция «Рай», а следующая станция будет «Пропасть». Он предал кореша худшим способом: присвоил тело любимой женщины. Но кореш должен понять, что это последняя просьба приговоренного к смерти. Через несколько часов он отправится улицами Акуньи убивать Лапчатого, мелкого-убийцу-предателя-сукиного-сына, а потом вершить справедливость над Галисией, продажным-капитаном-про-клятым-сукиным-сыном. Если бы он не решил убить их, то и не спутался бы никогда с Эсмеральдой. Никогда в жизни. Как бы его к ней ни тянуло. Никогда в жизни. Как бы сильно она ему ни нравилась. Никогда в жизни. Жены друзей — это запретная зона, кроме исключительных случаев вроде неминуемой смерти. Вот как сейчас. Поэтому он не чувствовал вины, кончая в нее раз за разом.

Эсмеральда в какой-то момент так утомилась, что вырубилась. Хосе Куаутемок сидел на краешке постели, смотрел на нее голую, и ничто не закрывало ему обзор. Ничегошеньки. Даже сережек и колец на ней не было. Красивая, зараза. Не зря Машина так на нее запал. Четкая, жженая, со своим уличным ноу-хау. Из тех баб, что знают, какие они красавицы и как их все хотят, и понимают, что продлится это недолго, а пользу может принести немалую. Эсмеральде удалось устроить стабильную личную жизнь с нарко среднего звена и не завидовать шустрым бабенкам, отхватившим себе больших шишек. Вкус у нее отвратный, это, конечно, минус. Окультурить бы ее не помешало. Зато не страдает неизлечимыми пороками, нету в ней дурости, блядства, продажности и охоты зазря душу мужику мотать.

Хосе Куаутемок провел руками по круглым ягодицам женщины, с которой только что трахался. И подумал: вот она, нирвана. Запустил палец поглубже и вытащил. Палец был мокрый от вагинальных соков и его собственной спермы. Понюхал. Все запахи мира в одном. Все тайны природы в одном запахе. Все загадки вселенной, вся эволюция видов, вся неистовость творения в одном запахе. Облизал. Горько-сладко-солено-кислый вкус жизни. Нирвана.

Солнце только встало, а от жары уже асфальт плавился. Кондиционер начинал проигрывать битву. Из-под двери врывались горячие потоки воздуха. Занималось жгучее утро. Хосе Куаутемок поднялся и голышом пошел к холодильнику. Пошарил: ветчина, сыр, авокадо, пиво, кока-кола, яйца, фарш. Неплохи дела у скромного нарко. Прямо средний класс. Ни образования, ни наследства, ни связей — настоящий селф-мейд-киллер.

Хосе Куаутемок сделал себе сэндвич и, как в легенде про влюбленные вулканы Попокатепетль и Истаксиуатль, уселся подле спящей подруги. Скоро она тоже уедет отсюда. «Самые Другие» заняли город и теперь будут отстреливать «Киносов» и их родственников до последнего. «Самые Другие» сметают конкурентов не глядя. Поэтому она и пошла на измену. Апокалипсис для «Киносов» начался ровно в ту секунду, когда Лапчатый спустил курок и снес башку дону Хоакину. Все равно конца не миновать, так почему не потешить тело, не уступить искушению? Знакомый ей мир вот-вот рухнет. Изгнание будет долгим и трудным. Скоро пойдут слухи, что, мол, жена Машины выспрашивала там и сям про Лапчатого и про Галисию. Она достаточно пообтесалась на здешних улицах, чтобы понимать: не сегодня завтра ей объявят наркофетву.

Хосе Куаутемок доел сэндвич. Стряхнул крошки с покрывала и пошел мыться. Кто знает, когда его теперь ждет горячий душ. И когда он опять увидит голую женщину. Пластиковый козырек над крыльцом щелкал от зноя. Потолок звенел от зноя. Окна трещали от зноя. Весь мир, вся вселенная чуть не лопались от зноя.

Он вылез из душа и вытерся полотенцем, которым накануне вытиралась Эсмеральда. От полотенца до сих пор пахло ею. Он оделся и снова присел на кровать, обозрел прекрасный пейзаж спящей женщины. Поцеловал ее в плечо. Прошептал: «Увидимся, Эсмеральда». Она не пошевелилась, глубоко спала, усталая. Он наклонился над ее ягодицами, раздвинул их, погрузил нос в темный эдем, втянул ноздрями запах. Нирвана.

Взял с тумбочки револьвер, шесть патронов зарядил в барабан, оставшиеся четыре спрятал в левый карман брюк. Засунул ствол за пояс и пошел к двери.

Последний день

Наступил тот самый день. Я проснулся, ополоснул лицо и побрился. Долго выбирал, что надеть, может, это будет последняя моя одежа в этой жизни. Выбрал джинсы, черную футболку и кроссовки. В чем я с ней познакомился. Съел на завтрак болтунью, выпил растворимого кофе. На этом самом столе я ее пялил. И на этом стуле, и на этом диване, и на этой кровати. Достал из ящика пистолет и засунул за пояс. Мне его мой кум Рыжий подогнал. Он знал зачем. Я пешком дошел до проспекта и сел на маршрутку. Внимательно на все смотрел, пока ехал. На машины, на магазины, на людей, на собак. Старался запомнить мир на тот случай, если это последний день в моей жизни. Вышел у базарчика. Раз уж неизвестно, буду жив или нет, решил напоследок съесть кесадилью с мозгами в забегаловке у Сивой. Съел три, запил кока-колой и пошел по ее душу. Я знал, что она там, у лотка, вместе с этим уродом. У лотка, который они вдвоем у меня украли. У лотка, где работали мои родители, а потом работал я. Туда я и направился. Как подошел поближе, перекрестился. Попросил Боженьку, чтобы дал мне сил не струхнуть, и он услышал: я как пустился, так все мне стало нипочем. Подошел прямо к