Читать книгу - "Палома - Анн-Гаэль Юон"

одну коллекцию в сезон, и ту в ограниченном количестве. Вопреки ожиданиям, спрос вырос еще сильнее. Ограниченное количество порождало ажиотаж. Перед магазином сеньора Гонсалеса женщины выстраивались в очередь при каждом новом поступлении. На своем колоритном испанском он умолял меня присылать еще и еще. Перебраться в Буэнос-Айрес. Все эти красавицы, требующие обувь для своих нежных ножек, просто разбивали ему сердце. Как тут отказать? Его звонки поднимали настроение работницам. Мы были многим ему обязаны. Как и Паскуалю. Я не знала, что сталось с пастухом с нежными руками, но иногда думала о нем с некоторым сожалением.

У Анжель родился малыш. Красивый смуглый мальчик с крохотными пальчиками. Она назвала его Шаби. Жанетта организовала ясли, в которых работала ее мать и еще несколько пожилых горожанок. Дети наших работниц росли там вместе. Некоторые швеи были матерями-одиночками. Другие приходили сюда, чтобы им помогли не стать таковыми. Мы никого не осуждали. Мы старались помочь каждой.

Когда-то на одной из вечеринок, которые мадемуазель Вера устраивала для немцев на своей вилле во время войны, она познакомилась с доктором Лами. Он был моложе ее и безгранично ею восхищался. Что она рассказала ему о своем прошлом? Никто не знал. Но всякий раз, когда у кого-то из швей была такая потребность, мадемуазель Вера звонила доктору Лами. Он делал все необходимое, чтобы девушки могли распоряжаться своим телом по своему усмотрению. И поверь мне, Лиз, в то время таких, как он, было немного. О мастерской рассказывали по секрету. Женщины со всей Франции искали у нас убежища. Речь шла уже не о том, чтобы пересечь Пиренеи ради приданого, а о том, чтобы с помощью эспадрилий взять судьбу в свои руки. Мастерская позволяла им восстановиться, принять себя, стать свободными. И начать новую жизнь. Некоторые оставались только на один сезон. В каком-то смысле многие из них были ласточками.

Наши американские успехи вскоре позволили нам расширить мастерскую. Мы пристроили дополнительный этаж для склада. А в уголке мадемуазель Тереза установила доску, несколько парт и книжный шкаф. Ей было уже под восемьдесят. С годами ее ноги стали слабее, но голова оставалась в полном порядке. Все такая же деятельная, чуткая и интеллигентная, она стала для девушек из мастерской бабушкой, о которой они всегда мечтали. Надев очки с толстыми стеклами, из-за которых ее глаза казались огромными, она читала нам книги. Колетт. Бовуар. Санд. Мне кажется, я до сих пор слышу ее тихий голос и споры, которые всегда возникали после этих чтений. Споры о мужчинах и свободе. И об удовольствии тоже.

Шли дни. Иглы работниц без устали протыкали ткань и джут. Настроение поддерживали голос Эллы Фицджеральд, гитара Джанго Рейнхардта и труба Роя Элдриджа. Каждый наш успех, встречи и проводы, рождение детей – все было поводом для праздника. Среди машин, эскизов, моделей и коробок из-под обуви мы танцевали, пели и смеялись. Иногда к нам присоединялись мадемуазели с Гедеоном. Время было не властно над его репертуаром. Мадемуазель Вера сохранила свою королевскую осанку, но при этом казалась более мягкой и более хрупкой. Почти каждый день Люпен привозил ее в мастерскую, куда она входила, опираясь на руку Бернадетты. Вера знала каждую швею по имени. Каждую модель. Интересовалась заказами. Отзывами клиентов. Радовалась, что мастерская растет. И конечно, переживала, что я остаюсь одинокой. Нахожу ли я время для путешествий среди простыней в хорошей компании? Бернадетта смеялась, полностью с ней соглашаясь. Они обе мечтали, что я наконец-то встречу мужчину. И не на одну ночь, а на всю жизнь.

Я лишь пожимала плечами. Наверно, такова моя судьба. Вскоре мне должно было исполниться сорок. Возле глаз уже появились первые морщинки. Но шляпка-канотье с вишнями по-прежнему красовалась на моей голове. С годами я привыкла к компании самой себя. Свыклась с тем, что мое счастье будет строиться в стенах этой мастерской. Без мужа, без детей. Без Колетт.

Всякий раз, когда это имя упоминалось в присутствии мадемуазель Веры, она замолкала. Наверное, она была единственным человеком, страдавшим от отсутствия Колетт так же сильно, как я. Вера. Прошло более пятнадцати лет с тех пор, как красавица-блондинка отправилась в Новый Свет. А мне казалось, что это было вчера.

53

– Скоро твой день рождения, Палома! – воскликнула как-то вечером мадемуазель Вера.

Несмотря на свой преклонный возраст (точная цифра была для всех табу), маркиза нисколько не потеряла вкуса к вечеринкам, шампанскому, морепродуктам и автомобильным прогулкам. Она поручила Люпену организовать для нас кое-что. Под «кое-чем» мадемуазель Вера подразумевала «кое-что грандиозное». Королевский ужин, пианино, танцы, платья с перьями. Музыкантов и даже труппу акробатов. В парке рядом с домом мадемуазелей установили столы и стулья. Повесили фонарики и гирлянды. По такому случаю швеи принарядились. Настоящая вечеринка в саду! Великолепный повод продемонстрировать свои швейные таланты. Пышные юбки, затянутые талии, фатин, оборки, ткани в горошек, цветочные узоры. Честное слово, Лиз, девушки выглядели шикарно.

Опираясь на руку доктора Лами, вышла мадемуазель Вера, восхитительная и величественная. Все было продумано до мельчайших деталей, начиная с ее наряда и заканчивая меню, оформлением столов, тостами и, конечно, музыкой.

Я была в центре внимания, в мой адрес говорилось много теплых слов. Эти люди не были мне кровными родственниками. И все же они стали моей семьей.

Люпен и королева предусмотрели все. Почти все.

Около семи вечера, когда шампанское лилось рекой, перед домом с синими ставнями остановилась машина. Внутри – гора чемоданов, сундуков, шляпных коробок. И блондинка в бежевой плиссированной юбке и приталенном жакете с большими пуговицами. На голове у нее была широкополая шляпа с мягкими полями, отделанная шелком, с птицей в качестве украшения. А на ногах – «Палома», наши самые шикарные эспадрильи. Пара сандалий на танкетке с муаровой лентой вокруг лодыжек. Моя любимая модель.

– Ты же не думала праздновать день рождения без меня! – воскликнула девушка.

Наступила тишина. Все гости обернулись.

Не успев ничего понять, я оказалась в объятиях Колетт.

Я уткнулась носом в ее волосы. Ее духи. Ее нежная кожа. Ее звонкий смех. Мое сердце пропустило удар.

Колетт!

Вернулась!

Мы смеялись и плакали одновременно, не в силах выпустить друг друга из объятий. Бернадетта тоже бросилась на шею Колетт. Мы стояли, прильнув друг к другу, наши руки переплелись, щеки перепачканы губной помадой. Подошел Люпен с улыбкой до ушей. На плече у него сидел какаду с бабочкой на шее.

– У меня под окнами есть дыра огромная. Я сейчас вам покажу эту дырочку мою, – запел Гедеон.

Мадемуазель Тереза смахнула слезу и, опираясь на трость, тоже присоединилась к нам. Только маркиза держалась в стороне. Но по ее лицу было видно, насколько она взволнована.

Колетт…

Вернулась…

После этого бурного излияния чувств красавица-блондинка протянула свою изящную руку в перчатке в сторону юной девушки, стоявшей возле чемоданов. На вид не более шестнадцати лет, светлые глаза и такой знакомый лукавый взгляд. Только волосы у нее были огненно-рыжие, так и норовившие выбиться из-под берета с перьями.

– Знакомьтесь, это Роми.

54

Мы проболтали всю ночь, валяясь на моей кровати, как в старые добрые времена. Вопросы теснились в моей голове, я хотела знать все. Колетт тоже. Мы перескакивали с одного на другое, отвлекаясь от главного, потом возвращались и спорили, уступая друг другу право голоса, – каждая хотела поскорей услышать рассказ подруги.

Конечно, Колетт знала больше, чем я, – новости об успехах нашей мастерской дошли до нее еще в Америке. Она смогла приобрести все модели наших эспадрилий, прибегая для этого к разнообразным уловкам. Она даже платила одному аргентинцу, чтобы первой получать модели из новых коллекций. Она никогда не сомневалась в моем успехе. Как же она гордилась мной!

– Надо же, Палома! Как хорошо, что ты выколола глаз тому выродку! А то бы мы до сих пор там работали!

Я рассмеялась. Вспомнила Люпена, для которого все обретает смысл, когда оглядываешься на свое прошлое. Из тьмы всегда появляется свет.

– Ну а ты? – взволнованно наседала я на Колетт, сгорая от нетерпения узнать, что же произошло после того жуткого вечера.

Я снова увидела огромный изумруд на пальце Эмильены и ужас в глазах Колетт.

Воцарилась тишина. Заполнила собой пространство между нами, словно огромный зверь, очертания которого