Читать книгу - "Внутренний голос - Виктория Самойловна Токарева"

Каждый раз он отчитывался перед Надькой. Хвалил Макса. Надька слушала его речи как музыку, доплачивала. Платила за свой покой.

Все шло неплохо. Макс учился, Марк богател. Надька рулила своими мужчинами. Подыскивала Максу пару – хорошую девушку. Но Максу нравились плохие девушки. С хорошими было скучно. Они берегли свою честь и не уступали без гарантий. Макс никаких гарантий не давал. Он был студент и полностью зависел от родителей.

Половина курса жили в общежитии. Макс завидовал ребятам из общежития. Они жили тесно, питались плохо, но были свободны как птицы, веселы и бесшабашны. Могли сесть на поезд и уехать в северную деревню. Надька бы не пустила, в крайнем случае поехала бы вместе с сыном. Макс сидел в золотой клетке по горло в родительской любви. Он и сам любил своих Масю и Мусю. Он хотел с ними остаться и от них вырваться. Единство противоположностей. От этого единства хотелось выброситься в окно.

Студенческая жизнь подходила к концу. Предстояла практика.

Что такое практика? Выпускника пристегивали к мастеру, и он, начинающий, постигал азы мастерства.

К гениальному мастеру лучше не попадать. Как можно передать другому свою гениальность? Никак. Это все равно как передать другому свою беременность. А заурядный оператор, ремесленник, может научить многим хитростям и ловкостям и всему тому, что называется ремеслом. Оператор – глаза режиссера.

Макса прикрепили к оператору по имени Владимир Ильич. Ильич звезд с неба не хватал. Был немолод, но вполне энергичен. Съемку называл «засымкой».

В обязанности Максима входило обслуживание производственного процесса. Он катал по рельсам тележку во время панорамной съемки. Владимир Ильич восседал как Чапаев на коне и лихо управлялся с камерой.

В один из дней Надька заявилась на съемку. Принесла Максу в термосе горячий бульон с фрикадельками.

Фира называла куриный бульон «еврейский стрептоцид».

Макс чуть не провалился сквозь землю от стыда. Во-первых, он выглядел как «мамсик», который до сих пор не отлепился от мамкиной юбки, во-вторых, он же не мог обедать один, когда вокруг голодная киногруппа.

Макс тяжело покраснел и вежливо попросил Надьку удалиться вместе с термосом. Но Надька не для того ехала, чтобы удаляться. Она планировала покормить своего ребенка еврейским стрептоцидом. У Макса были проблемы с желудком.

Надька затащила Максима в декорации, и он торопливо выпил бульон. Фрикадельки остались на дне.

Надька ушла, но при этом она успела заметить все, что ей надо.

Надьке все это не понравилось. Ее особенный сын живет как все, безо всяких привилегий.

– По-моему он теряет время, – сказала она мужу.

– Это практика, – возразил Марк.

– Хороша практика: возить старого кабана и бегать ему за водкой.

– Но все возят и все бегают. Это программа обучения.

– Какая еще программа? – не поняла Надька.

– Как в природе. Осень, зима, весна, лето. Невозможно, чтобы осень сразу перескочила в весну. Так и в профессии. Нужна практика. Без практики он не получит диплом.

– Это пустые дни, вырванные из жизни.

– Не надо ставить себя выше других, – посоветовал Марк. – Ты и так залюбила своего сына до смерти. Надо жить как все. У любви тоже есть норма.

Надька застыла со зверским выражением лица. Проговорила мстительно:

– Мой сын не будет катать тележки.

Из Надьки вылезли все ее комплексы. Она помнила, как в своем детстве шла вторым сортом. Первым сортом считались нагулянные дети папаши. Он их любил больше, поскольку они были младше. И не просто предпочитал, а демонстрировал предпочтение. Как плакала Надька… Это были не просто слезы, а серная кислота, которая все выжигала. Зато теперь ее Масик шел не первым сортом, а экстра, пять звезд.

Быть «как все» – это не Надькина дорога. Она слишком долго была не «как все», а хуже всех, и теперь ей хотелось быть самой лучшей.

В стране все было развалено, и кино в том числе. Шахтеры стучали касками. Финансирование нулевое.

Раньше киностудия выглядела как храм, а сейчас – как конюшня. По коридорам ходили мутные типы, носили деньги в авоськах. Они хотели делать кино за свои деньги. И получалось. О качестве этого новодела говорить не будем. Плохое время досталось выпускникам ВГИКа.

Надька случайно выяснила, что начинающий режиссер Маша Кучкина снимает свой первый дипломный фильм. В Надькиной голове созрел план: Марк Григорьевич оплатит производство фильма, а Макса возьмут в качестве оператора-постановщика. Деньги делают все. Фильм станет дипломом Макса. Он перепрыгнет из зимы прямо в лето, минуя весну и все бюрократические условности. В том, что Макс справится, и не только справится, а даже просверкнет, Надька не сомневалась. Не сомневалась, и все. И это правильно. Начинающим надо верить и не скрывать доверия. Начинающим художником нужно восхищаться, а не критиковать. Если разводить критику, это все равно что бить по рукам. Человек теряет веру в себя и боится войти в воду. А если поверить в человека, он войдет в волны и сможет переплыть океан.

Надька верила в своего Максима и убедила Машу Кучкину. Правда, за деньги. И немалые. Маша Кучкина согласилась взять Макса. У нее не было другого выхода. Она понимала, что Макс – кот в мешке, но кот с кошельком в зубах. Без этого кошелька фильма не будет вообще. Ни плохого, ни хорошего. А Маша – молодая, тщеславная. Она хотела работать, заявить о себе.

Макс Григорьевич оплатил производство всего фильма. Не дешево, но по силам.

Судьба была на Надькиной стороне. Надька свое отплакала, и теперь настало ее время.

Фильм сняли за три месяца. Надька устроила премьеру и банкет. Все поздравляли Надьку и поздравляли Максима. Надька верила каждому слову. Душа жаждала признания, как пересохшая земля жаждет дождя. Максим стоял, скромно опустив глаза. Отсвечивал. Марка Григорьевича вообще не было заметно. Он только платил, больше от него ничего не требовалось.

На экранах фильм не появился, поскольку прокат был разрушен. Кто разрушил? Сами кинематографисты. Движимые желанием перемен, они «весь прежний мир разрушили до основания, а затем…», они хотели построить новый мир: кто был ничем, тот станет всем, но кто был ничем, так ничем и остался.

Много ошибок случилось в перестройку.

Имя Макса нигде не упоминалось, однако Надька была уверена, что Маша Кучкина возьмет Макса в свой следующий фильм. Они были команда. Но откуда-то нарисовались французы, предложили совместное производство.

В девяностые возник большой интерес к русской культуре. Горбачев открыл железный занавес, и все любопытные устремились в эту