Читать книгу - "Зулейка Добсон, или оксфордская история любви - Макс Бирбом"

— Ничего подобного вы не сделаете, — возразил герцог.

— Вот видите, — сказала Зулейка, все еще не отпустив руки Самого Маккверна, — это запрещено. Вам нельзя перечить нашему милому герцогу. Он к этому не привык. Так не делают.

— Не понимаю, — сказал Сам Маккверн, бросив на герцога тяжелый взгляд, — при чем тут он.

— Он старше вас и благоразумнее. Он больше повидал. Почитайте его своим наставником.

— А вы хотите, чтобы я умер за вас? — спросил юноша.

— Ах, разве я бы осмелилась навязывать вам свои желания? — сказала она, отпустив его руку. — Даже, — добавила она, — если бы знала, каковы они. А я не знаю. Я знаю только, что ваша мысль за меня умереть мне кажется очень-очень красивой.

— Тогда решено, — сказал Сам Маккверн.

— Нет, нет! Вам не следует поддаваться моему влиянию. К тому же я сейчас не в состоянии на кого-то влиять. Я потрясена. Скажите, — сказала она, не обращая внимания на герцога, стучавшего каблуком и всем видом являвшего неодобрение и раздражение, — скажите, это правда, что другие тоже меня любят и… имеют такие же намерения?

Сам Маккверн сказал осторожно, что отвечает только за себя.

— Но, — признал он, — я только что видел перед входом в зал много знакомых, и они, кажется, приняли решение.

— Умереть за меня? Завтра?

— Завтра. Думаю, после гонок; тогда же, когда и герцог. Не дело оставить гонку без победителя.

— Ну конечно. Но эти бедняжки! Как трогательно! Я ничем, ничем это не заслужила!

— Совершенно ничем, — сухо сказал герцог.

— Ах, он, — сказала Зулейка, — считает меня бессовестной бестией; только за то, что я его не люблю. Вы, милый мистер Маккверн, — можно вас называть мистером? обращаться к вам «Сам» неудобно — вы же не считаете меня жестокой? Мне просто невыносимо думать, что я ничем не скрашу столько молодых жизней, оборвавшихся прежде времени. Что мне сделать — как показать признательность?

Тут ей пришла в голову идея. Она посмотрела на освещенное окно своей комнаты:

— Мелизанда!

В окне показалась фигура.

— Мадмуазель желает?

— Мои фокусы, Мелизанда! Скорее, неси шкатулку! — Взволнованная, она повернулась к юношам. — Это все, чем я могу выразить благодарность. Если бы умела, я бы станцевала. Если бы умела, я бы спела. Я делаю то, что умею. Вы, — сказала она герцогу. — выйдите на сцену и объявите.

— Что объявить?

— Ну как же, что я покажу фокусы! Вы просто скажите: «Дамы и господа, имею честь…» Ну что опять не так?

— Вы меня немного измучили, — сказал герцог.

— А вы самая н-не-невежливая и злая и п-пропротивная личность, какую я знаю, — всхлипнула, закрывшись руками, Зулейка.

Сам Маккверн поглядел на герцога с укоризной. Как и Мелизанда, показавшаяся в дверях с огромной малахитовой шкатулкой в руках. Неприятная сцена; герцог сдался. Он согласился сделать все — все что угодно. Мир был восстановлен.

Сам Маккверн избавил Мелизанду от ее ноши; удостоенный чести нести шкатулку, он с предметом своего поклонения и ее усмиренным наставником проследовал в зал.

Зулейка лепетала, как ребенок по пути на детскую вечеринку. Ни один вечер в ее прежней жизни не мог сравниться с этим. Он уже был вполне выдающимся благодаря обещанию герцога сделать ей завтра наивысший комплимент. Скорая его гибель — лишь его гибель — казалась столь великолепной, что она одна окрасила розовую жемчужину в правильный цвет. А теперь в Зулейкиных мыслях был не только герцог. Он теперь сделался центром круга — круга, который, возможно, станет шире и шире, — круга, который небольшим поощрением можно превратить в толпу… Ее красивые красные губы что-то бормотали, а в уголках души кружили эти смутные чаяния.