Читать книгу - "Невидимый Саратов - Михаил Сергеевич Левантовский"

Однажды ездили за грибами на мотоцикле с люлькой. Достался от клиентов – нечем было расплатиться за памятник для могилы, предложили взять мотоциклом. А Саратов возьми да согласись. Правда, мотоцикл сломался через неделю, а потом вообще оказалось, что он ворованный.

Одной морозной зимой застряли посреди степи в «икарусе»: дорогу замело. Ничего, под утро выбрались.

Как-то раз ехали совершенно одни в вагоне (если не считать проводницу, которая появилась только перед отправлением и по прибытии). Оля тогда несколько раз прошлась от первого купе до последнего, как бы невзначай открывая двери – чтобы удостовериться. А если будут люди, сказать:

извините, ошиблась, мне не сюда. Убедившись, что они одни, Саратовы устроили в купе некоторый праздничный разврат, пристраиваясь впотьмах на столике, на нижней полке, в проходе. Утром смеялись и сокрушались, что стоило снять на видео.

Всякие случались путешествия.

А вот ехать с женой в машине скорой помощи Саратову еще не доводилось. И уж тем более лежа в кармане ее медицинского халата.

Что в первую очередь: а в первую очередь удивляло спокойствие. Абсолютно спокойно за девочку. Как будто Олин приезд сам по себе гарантировал хороший прогноз. И за себя с женой – тоже спокойно: перестало болеть, где болело. Где хотелось узнать, проследить, выследить, докопаться до правды.

Как будто поиграл случайно и в следователя, и в наблюдателя, а затем получил пропускной за кулисы жизни – с возможностью глянуть разок, и сразу обратно.

Оставалось дождаться захода солнца.

Через голубую хлопчатобумажную сетку поддувал бриз знакомого запаха – дезодорант жены. Ни с чем не перепутать. Белый скошенный колпачок. Один – на полочке в ванной, другой – на комоде в спальне. Оба одинаковые. И вместе с дезодорантом – молочно-теплый привкус взволнованной кожи.

По другую сторону халатного плена – и Саратов укорял себя, что не может туда не смотреть, – выглядывающее на вдохах округлое, горячее, сжатое плоскими пиалами лифчика.

Не об этом сейчас нужно думать, Воуодя.

Скорая мчалась в больницу, опережая судьбу или отставая от нее.

Когда – даже не если, а когда, ведь у заколки железная воля, – получится вернуться в свое тело, нужно помочь траве, закрыть должок перед Зеленым Братством. Надо найти улитку. Надо столько всего сделать.

«Оля, Оля, ты правда тогда показала письма подругам? Я выберусь, я обязательно выберусь, и мы поговорим. Сядем, как начнем говорить – не остановишь.

Ты недавно сказала мне: “Спокойной ночи”, а я сделал вид, типа сплю. Еще долго лежал, старался дышать как спящий. А сам всё слышал, и слышал, и слышал это твое ласковое “спокойной ночи”. Как это было приятно, ты не представляешь.

Потом мне показалось, что я проглотил твое “спокойной ночи”. Случайно, знаешь, как косточку от черешни. А потом спал, как конь, который из цирка сбежал. Вытоптал всю карту мира, теперь храпит. Я проглотил твое “спокойной ночи”, как песню Майи Кристалинской. Помнишь? “По ночам из шоссе в шоссе пролетают машины, шумя двумя парами фар”».

Ничего из этого Саратов не сказал, а только представил, быстро, моментально, как в коротком сне, когда выключаешься на несколько секунд и видишь сюжет длиной в полчаса.

Хоть он и ошалел от накатившего покоя, успокоения, но не переставал думать о девочке, в ладони которой просил вещи помочь, просил смерть остановиться, просил жизнь вмешаться.

– Оль, – Саратов знал, что жена его не слышит, а сказать хотелось, – я последнее время что-то слишком много себе всего представляю. Прям вот слишком до фига. Давай поговорим. Когда я выберусь.

Скорая остановилась. Оля вышла из машины.

Послышались голоса: Валя-репликант, фельдшер, бабушка в беретике.

Девочку доставили в реанимацию.

За тканью халата, различаемые только по размытым очертаниям, появлялись и пропадали люди. Обрывки разговоров. Дыхание больничной жизни. Потом опять улица.

Снаружи темнеет, это заметно из кармана.

– Мы уже четырнадцать минут соприкасаемся локтями.

Говорила оранжевая ручка. До сих пор не замеченная, она полустояла-полулежала в кармане, наклонившись набок, словно опершись о дверной косяк. Голос ее был тонок и певуч.

– А ты всё молчишь и молчишь, – продолжила оранжевая ручка. – Такой загадочный.

– Оу. Вы извините, но как бы не самый подходящий момент для знакомства.

– Это почему же?

– Ну, понимаете…

– А-а. – Ручка кокетливо отодвинулась, подстраиваясь под походку Оли. – Ты об этом. В нагрудном кармане медицинского халата любой момент не особо подходящий, чтобы заводить знакомство. Но жить ведь как-то надо.

– Часто вы так знакомитесь?

Ручка промолчала, потом спросила:

– Может, хочешь мандаринку?

– А у вас есть?

– Пффф, какой ты скучный.

– Поверьте, мой день сложно назвать скучным.

«Не день, а индийская мелодрама», – хотел добавить Саратов.

– А я и не про день. Да ладно, проехали. Скажу прямо: мне кажется, мы могли бы подружиться. А может, и что-нибудь еще ближе. Даже не знаю, что мне нравится больше!

– Как вы это себе представляете?

– Вполне крышесносно. Только подумай: я ручка, ты заколка, у нас много общего. Даже при том, что ты цельнометаллический, а во мне только кусочек металла, но зато какой важный. Вытащи этот кусочек, и я стану бесполезной, какой бы ни была красивой, удобной. Без этой детальки я кусок пластика с запасом чернил. Понимаешь, о чем я?

– Честно говоря, не очень.

– Да ладно тебе, расслабься. Это просто вагонные разговоры. Как у людей со случайными попутчиками. Они идут в свое купе, надеются, что там будут нормальные соседи, адекватные, вежливые. Тихие. Не будут шуметь, не будут приставать. И вот оказывается, что попутчики правда хорошие. Потом слово за слово, ненавязчиво, издалека, начинается разговор. Многое про себя рассказывают. Их как прорывает. А потом разговор заканчивается, люди выходят на перрон, и уезжают кто куда, и на следующий день не вспомнят, кому и зачем так много всего рассказали.

– То есть мы в кармане, как в вагоне поезда, и вас прорвало?

– Дурачок. Это только пример. В любом случае хорошо, что ты меня понял. Мы на одной волне.

– Мы в одном халате.

– И всё же, почему бы нам не превратить этот смол-ток во что-то большее?

– Простите, смол-что?

– Смол-ток. Small talk. По-английски. Ах, ты такой смешной незнайка. Это короткий разговор, как бы ни о чем и о чем-нибудь.

– Вот как. Послушайте, я вижу, вы умная штучка и много знаете. Не хочу вас огорчать, но я не совсем заколка. Скорее, человек. Может, расскажете, как мне вернуться обратно? Я расколдуюсь, когда день пройдет?

– А-ха-ха-ха! – Ручка подпрыгнула в восхищении. – Ты мало того что незнайка, еще и фантазер! Мне нравится. Давно таких вещей не встречала.