Читать книгу - "Новый посол - Савва Артемьевич Дангулов"

математике, и они не успели ее решить, Не успели, и незаконченная контрольная уперлась в большую перемену. Как можно было предположить, задачу решил только Влад и был отпущен. Только подумать: один! Надо было видеть, как он вышагивал по залу, как разминал плечи, как потягивался, как жмурил глаза, как нес грудь!.. Индюк, и только! Всем, кто того не ведал, он точно говорил: «Я решил, я — единственный!..» Кажется, он забыл, что среди тех, кто еще мучился над решением задачи, был Вадик. Забыл, забыл!.. Это гордыня помогла ему отлепиться от брата, это его тщеславие стало ему опорой!.. Одним словом, на перемену был выпущен только Влад, но зачем он Ксане?

Он сберег эту индюшачью походку и много позже, когда братья шли из школы домой. Влад шел впереди, все еще гордый собой, а Вадик следовал, чуть поотстав. По всему, он так и не решил задачу, невезучий Вад. Это было видно по тому, с каким трудом он волок свою сумку, именно волок, — казалось, временами он скребет ею кирпичные тротуары. Вот говорят: коли близнята, то ровни. Куда там! Один на щите, а другой определенно под щитом! Но Ксане, наверно, этого как раз и надо было. Она дождалась, когда гордыня повлечет Влада вперед так далеко, чтобы идущий позади брат исчез в сумерках. Она улучила минуту и окликнула его.

— Вадик, какой же ты хороший! — произнесла она и ощутила, что слезы душат ее. — Я ведь слышала, как ты сказал: «Бедная!» — и еще раз повторил: «Бедная!»... Хочешь, я покажу тебе красноплечих, которых привез мне дядя из Ростова?.. Выбери минуту вечером... Лады?

Она не думала, что он придет, но он пришел. Просто невозможно представить, как он обманул бдительность брата и сбежал. Но на нем лица не было, когда он явился к Ксане на чердак, — страх, рожденный неожиданным бегством, определенно владел им, когда он предстал перед Ксаной.

— Как тебе удалось сбежать от него? — спросила она, нащупав во тьме его руку. — Он небось уже хватился и поднял крик... — В его руке поселился огонь, она была горячее горячей. Это волнение подожгло ее.

— Я и сейчас слышу, как он кричит... — произнес Вад и шагнул к чердачному окну. — Слышишь?

Чердачное окно оказалось на высоте пятого этажа, и голос был невнятным, но одно слово взобралось и сюда: «Отзовись!..» Да, Владу почудилось, что брат решил сыграть с ним в «казаки-разбойники», и схоронился. Но Влад испокон веков не играл в «казаки-разбойники» — не его игра. «Отзовись!» — молил он брата. Как обычно, терпение его иссякло на глазах, и его мольба, поначалу спокойная, переходила в крик: «Отзовись, отзовись!..»

Она видела сейчас, как Вад оперся о переплет окна и взглянул вниз. Она встала на цыпочки у него за спиной. Двор показался им дном колодца — так это было глубоко, — только блеска воды не было видно. Но двор виделся пустым — Влада там не было. Да и голос его на минуту испарился. Только на минуту. Потом голос возник вновь: «Отзовись, Вад!.. И вслед за этим они увидели Влада. На крыше амбара — вон куда его кинуло! Потом — в дальнем углу двора, который затопили зеленой мглой заросли бурьяна. Потом — на дорожке, вымощенной булыжником, что вела на улицу.

— Конечно же он догадался... и сейчас будет здесь! — Шепот Вада был едва внятен — он перепугался не на шутку. — Что делать?

— Туту меня новая будка — давай сюда! — Он еще думал, что ему делать, но она втолкнула его в эту будку. — Признавайся: ты ел это сахарное печенье? — вдруг рассмеялась она: он был напитан этими запахами — крупинские запахи, — Нет, нет, признавайся: ел? У меня голова кружится от запаха печенья!.. Пододвигайся, пододвигайся — вон какие у тебя твердые руки... Ты небось сильный, Вадик, а?.. Несмелый, а сильный? Так бывает? Пододвигайся — тут еще можно поместить таких двоих, как мы с тобой... А знаешь, я не боюсь его, Вад, честное слово, не боюсь — пусть войдет хоть сейчас!.. Пусть!..

Но Влад не шел — если и ринулся на чердак, то дошел до лестницы, ведущей к чердачному лазу, и отступил.

— Не отпущу я тебя, Вадик! — неожиданно призналась она. — Пусть хоть треснет — не отпущу!.. Ни сегодня, ни завтра... Так и знай: никогда не отпущу!.. — Она затихла; казалось, слова, произнесенные ею, напугали и ее самое. — Не могу понять: чего ради он приклеился к тебе?.. Все близняшки как близняшки, а он приклеенный!.. Нет, объясни бога ради...

— Приучил себя, понимаешь?.. Это сильнее его: приучил!

— Погоди, но ты же себя не приучил?.. Ты можешь без него, а он не может?.. Ты волевой, а он — нет, да?

— Это он волевой...

— Поэтому и не может отлепиться?

— Поэтому...

Ей было не очень понятно: как воля может так сковать человека? Казалось, воля должна высвободить человека, подчинить себе его желания и инстинкты, а вот тут было все наоборот. Воля заковала человека в броню. Зрячему понадобился поводырь — человек не может шагнуть шага, чтобы поводырь не указал ему дорогу: «Тут вот бочаг, полный воды, а тут пень, а еще дальше кювет...» Но ведь человек зрячий, зрячий!..

— Ты думаешь, все в привычке? Так?

Он не ответил — не иначе, смысл происходящего только теперь открылся ему.

— Говорят, есть тюрьмы, где заключенных сковывают цепью по двое... — Он выбрался из будки. — Так вот; когда приходит час расшибить цепь, самое трудное разлучить этих двух... Цепь расшиблена, а они не расходятся! — Он вдруг рассмеялся — в этом смехе было мало радости, но он рассмеялся.

— Не хочешь ли ты сказать, что вас соединили железом? — спросила она — его смех не передался ей.

— Можно сказать и так: железом, — сказал Вад.

Ей показалось, что он собирается уходить.

— Погоди, а я не показала тебе ростовских! — вдруг всполошилась она и, окунув руку во тьму, выпростала одного за другим красноплечих. — Нравятся? Нет, нет, скажи, правятся?.. Ты взгляни только, какие они короткоклювые, как чиста у них масть... А как они летают!.. Нравятся?