Читать книгу - "Горячий шоколад на троих - Лаура Эскивель"

что посмела оскорбить родную мать. Ченча предложила ей вернуться, но Тита отказалась — она не заслужила того, чтобы жить под одной крышей с такой замечательной матерью. И попросила Ченчу рассказать матушке, что дочь очень ее любит и никогда не забудет, сколько она для нее сделала. И однажды, когда Тита опять станет достойной женщиной, она вернется к матери, чтобы подарить ей всю любовь и уважение, которого та заслуживает.

Ченча думала этой ложью снискать себе уважение матушки Елены, но судьба распорядилась иначе. В ночь, когда она вернулась, на дом напали бандиты. Ченчу изнасиловали, а хозяйку, которая пыталась защитить ее честь, огрели по спине, да так сильно, что ее парализовало ниже поясницы. В такой ситуации обеим стало не до новостей.

С другой стороны, может, и хорошо, что не сказала. Чего бы стоила ее благочестивая ложь, когда Тита, узнав о несчастье, спешно вернулась домой — окруженная сиянием красоты и силы. Мать встретила ее молчанием. Тита впервые в жизни выдержала ее пристальный взгляд, а та отвела свой. В глазах Титы горел странный огонь.

Мать не узнавала дочери. Без слов они высказали друг другу взаимные упреки. Так разорвались связывавшие их узы крови и послушания, которым уже никогда не суждено было восстановиться. Тем не менее дочь заботилась о матери, как только могла. Тита с большим старанием готовила ей еду, особенно бульон из бычьих хвостов, и искренне надеялась, что матушка однажды поправится.

Она скинула лук, фасоль, картофель и помидоры со сковороды в кастрюлю, где уже варились бычьи хвосты. Необходимо, чтобы все это поварилось еще полчаса, после чего бульон надо снять с огня и сразу же подать на стол.

Тита налила бульон в тарелку и отнесла его матери на чудесном серебряном подносе, покрытом полотняной салфеткой с великолепными узорами, выбеленной и накрахмаленной до рези в глазах. Она волновалась, надеясь, что матери хотя бы понравится ее стряпня, но та, еще не проглотив первую ложку, выплюнула ее содержимое на покрывало и с воплем приказала убрать поднос с глаз долой.

— Но… но почему?

— Потому что он горчит так, что горло сводит. Я не буду есть. Убери немедленно! Оглохла?!

Но Тита не бросилась тут же исполнять каприз матери, а лишь отвернулась, пытаясь скрыть горькое разочарование, затуманившее ее глаза. У нее в голове не укладывалось, как кто-то, тем более близкий родственник, может вот так бессовестно и грубо отвергнуть искреннюю заботу. Тита попробовала бульон, прежде чем подать матушке, и знала, что он получился превосходным. Иначе и быть не могло, ведь она вложила в это блюдо столько стараний.

Ах, какая же она дура! Ну зачем она помчалась на ранчо к матери? Не лучше ли было остаться у Джона и предоставить больную ее участи? Но тогда ее заела бы совесть. Единственный путь к освобождению Титы лежал через смерть матери, но донья Елена не давала надежды на подобный исход.

Тите захотелось сбежать далеко-далеко, чтобы уберечь от холодного дыхания матери огонек, который с таким трудом разжег в ней Джон. Казалось, плевок матушки Елены угодил в самый центр этого едва разгоревшегося костра и потушил его. У Титы запершило в горле, как будто горький дым поднялся изнутри к горлу и выплыл наружу черным облаком, застлавшим глаза и заставившим ее плакать.

Тита открыла дверь и бросилась бежать. И неожиданно столкнулась на лестнице с Джоном, который как раз пришел навестить больную. Наверное, они оба упали бы, но Джон в самый последний момент успел подхватить девушку. Его теплое объятие спасло Титу от холода. Объятие длилось всего несколько мгновений, но и их хватило, чтобы вернуть ей душевный покой. Тита никак не могла понять, что же считать любовью, — чувство умиротворенности и безопасности, которое дарил ей Джон, или же вожделение и муку, которые она ощущала рядом с Педро. Усилием воли отстранив Джона, Тита выбежала из дома.

— Тита, вернись, я кому сказала!

— Донья Елена, успокойтесь, вам нельзя нервничать. От этого боль только усилится. Я заберу этот поднос, но неужели вы не голодны?

Матушка Елена попросила доктора закрыть дверь и чуть ли не шепотом пожаловалась, что пища горчит. Доктор предположил, что это может быть связано с действием лекарств, которые она принимает.

— Ни в коем случае, доктор, если бы это было лекарство, горечь стояла бы у меня во рту постоянно, но это не так. Мне что-то подмешивают в еду. Причем с того самого дня, как вернулась Тита. Не могли бы вы взять пробы?

Джон, посмеявшись про себя столь нелепому обвинению, подошел и зачерпнул ложкой говяжьего бульона, который так и стоял нетронутым на подносе.

— Так, ну давайте узнаем, что же они подмешивают в пищу. М-м-м-м! Какая вкуснятина. Тут есть зеленая фасоль, картофель, чили и… я не могу понять, что это за мясо.

— Я с вами не в игры играю. Неужели вы не чувствуете горечь?

— Нет, донья Елена, совсем не чувствую. Если вам угодно, я пошлю суп в лабораторию. Не хочу, чтобы вы волновались. Но, пока не придут результаты, не стоит отказываться от еды.

— Тогда найдите мне хорошего повара.

— Но как?! Разве есть такое место на Земле, где готовят лучше, чем в вашем доме? Я имею в виду, что ваша дочь — кулинар от бога. И скоро я попрошу у вас ее руки.

— Вы знаете, что она не может выйти замуж! — яростно вскрикнула больная.

Доктор промолчал. Ему не хотелось еще больше злить матушку Елену. Впрочем, ее мнение не значило для него ровным счетом ничего. Он был убежден, что женится на Тите, с благословением матушки или без него.

Он знал также, что Титу теперь не сильно заботят нелепые капризы матери. Как только ей исполнится