Читать книгу - "Трудное счастье - Юрий Маркович Нагибин"

У Катюши не было в станице подруг — девочки сторонились городской. Они смеялись над ее белым платьицем, белой панамкой и белыми туфельками… Одиночеству Катюши и был я обязан нашим знакомством…

Однажды, когда мы сидели у нас за ужином, пришла ее мать, Ульяна. Худая, темная от загара, с глубоко запавшими, блестящими глазами, она казалась сошедшей с божницы нашего хозяина.

— Здорово, чавалэ! — сказала она. — Дочь моя у вас?

Голос ее звучал ласково, а взгляд был таким кротким и добрым, что я сразу решил: мать Катюши нам не враг. Надо было долго приглядываться к этой изможденной работой женщине, с большими, как лопасти весел, кистями, чтобы угадать ее прежнюю красоту. Словно далекий костер в лесу, который то вспыхивает ярким огнем, то вновь потухает, невидимый за деревьями, былая прелесть Ульяны проглядывала порой нежданной улыбкой, поворотом головы, взмахом ресниц. Катюша глядела на мать с нежностью и грустью.

Ульяна посетовала, что в доме Ермолиных недовольны дружбой Катюши с цыганами.

— А вы как к этому относитесь, Ульяна Родионовна? — спросила мать.

— Я — что ж, — улыбнулась Ульяна. — Нешто цыгане не люди?

Однажды я повстречал отца Катюши. После проливного дождя улица смесилась в непролазную грязь, и я, поминутно хватаясь за плетень, медленно брел по скользкому валику твердой земли. Вдруг из-за угла с гармошкой за спиной вывернулся Павел Ермолин. Он был выпивши, разойтись было трудно. Я отпустил спасительный плетень и шагнул в грязь, сразу провалившись по колена.

— Спасибо… спасибо… — бормотал Павел и шаткой, неверной походкой, приваливаясь боком к плетню, проковылял мимо меня, затем обернулся и сказал тихо, не то насмешливо, не то жалостливо: Зять…

Взрослые считали, что у меня с Катюшей не простая дружба. И верно, я любил Катюшу. Она же относилась ко мне как-то непонятно: всегда была приветлива и ласкова со мной, но в ее ласковости было что-то отстраняющее. Я так и не отважился поцеловать Катюшу, хотя каждый день давал себе слово сделать это.

И все же я поцеловал Катюшу, но для этого потребовалось, чтобы произошли события, наново повернувшие мою жизнь.

11

Однажды к нам в дом пришли два молодых парня, оба рослые, плечистые, щеки в первой курчавой льняной поросли.

— Никита, — сказал один из них, ткнув себя пальцем в грудь.

— Петрак, — сходным образом представился его товарищ. — Сельские активисты.

— Комсомольцы, — добавил Никита.

Я еще не знал тогда этих слов, и они не нашли во мне отклика.

Парни немного помялись, затем, наводняя горницу клубами едкого самосада, изложили свое дело: не соглашусь ли я принять участие в представлении, которое дается в воскресенье в избе-читальне?

— Чтецы у нас есть, певцы и актеры есть, — сказал Петрак, — а вот музыка один баян. Некультурно получается.

Как ни заманчиво звучало это предложение, я молчал, не зная, что сказать. Мой печальный школьный опыт сделал меня недоверчивым.

— Конечно, он придет, — ответила за меня моя дорогая, тщеславная мама. — Коля у нас — настоящий артист!

— Революционное знаешь? — спросил Петрак.

— «Смело мы в бой пойдем за власть Советов…» — тихо проговорил я.

— Все! С этим и выступишь! И вы, мамаша, приходите.

— Да уж не знаю, право… мне надеть нечего, — застеснялась мама.

— Одежда — пережиток капитализма, — изрек молчаливый Никита, и сельские активисты ушли, следя сапогами на чистом полу.

Конечно, и мама и отчим явились на представление и даже сидели на передней скамье, у самой сцены. Только Катюша не решилась прийти…

К моему выступлению мама купила мне первый в моей жизни пиджак. Мне казалось, что тело мое стянуто обручами, я боялся, что скованность движений помешает мне играть на цимбалах. Пугала меня и самая встреча с позднеевцами. Правда, я рассчитывал на поддержку моих новых знакомцев и их друзей, да и публика, как мне сказали, будет состоять почти из одних бедняков. Все же мое цыганское сердце билось очень тревожно…

Но все эти опасения померкли перед тем страхом, какой я испытал, выйдя на сцену. Оказывается, одно дело играть на базаре, в вагоне поезда, на постоялом дворе, другое дело — на сцене. Здесь, отделенный от толпы, ты словно противостоишь ей, один против целого, враждебного тебе мира. В растерянности я запел совсем не то, что было условлено, а те дурацкие частушки, которые некогда певал на базаре:

Твои глазки, как алмазы,

Как лазоревый цветок.

Не рассказывай мне сказок,

Поцелуй меня разок!..

Может, меня толкнула на это память об успехе, который частушки имели у базарной толпы, но я и дальше продолжал в том же роде, хотя Петрак грозил мне из-за кулис кулаком.

Мама, купите мне дачу,

Скучно мне в городе жить.

Если не купишь, заплачу

И перестану любить!..

В зале послышался веселый смех, и я, ободренный, без всякого перехода запел прекрасную старинную русскую песню:

Среди долины ровный,

На гладкой высоте…

Едва я кончил, раздались громкие аплодисменты, крики одобрения, и тогда я ударил в цимбалы и, сам не узнавая свой вдруг изменившийся, налитой голос, запел:

Слушай, товарищ,

Война началася…

А припев вместе со мной подхватили, встав со своих мест, все зрители, и я уже не слышал своего собственного голоса:

Смело мы в бой пойдем

За власть Советов

И как один умрем

В борьбе за это!..

— Артист, язви тебя в душу! Артист! — любовно говорил Петрак, когда я, не помня себя от счастья, убежал наконец за кулисы.

А Никита только улыбался и тихонько пожимал мне руку.

— Надо его в театральный кружок привлечь, — сказал старший из парней, Сергей Гвозденко. — Да и не только в кружок… Вот что, Николай: приходи-ка сюда завтра, есть разговор…

Дома мама строила на мой счет всякие смелые планы.

— Коле надо ехать в Москву, его возьмут в любой хор. А там… глаза мамы стали большими и далекими, — кто знает… может быть, из него выйдет второй Соколов… — И мама тихонько низким голосом запела: «Соколовский хор у Яра был когда-то знаменит…»

— Может быть… пробормотал отчим. — Может, он окажется годным на что-нибудь и получше…

Когда на другой день я явился в избу-читальню, находившуюся под одной крышей с сельсоветом, там, кроме моих знакомцев, находилось еще несколько парней. Едва я вошел, как один из