Читать книгу - "Мои молодые годы - Сергей Валерьевич Лушников"

X

Отдельно скажу про баню. Русская баня – это гениальное изобретение нашего народа, сооружение культовое не столько для чистоты тела, сколько для чистоты души. Это храм, в котором, казалось, воедино, как сиамские близнецы, соединяются ад и рай, жара и холод, свет и туман!

Наш папа долго не ходил в баню. Может, из-за того, что часто мылся после смены в душе в депо, но, так или иначе, любовь к бане пришла к нему позже, ближе к 50 годам. Потом он часто жалел, что столько лет прожил без бани.

Баня в поселке представляла собой большое каменное здание. В бане было два отделения – для мужчин и женщин. В каждом отделении находилось около 30 кабинок, а помывочных мест было около 50 штук.

Пар в парилке шел из трубы, которую открывали, когда его не хватало. Конечно, это не совсем та баня, к которой мы привыкли, но у нас была такая. Обычно парились не менее трех раз.

Работала она 6 дней в неделю, но очередь все равно была часто. Еще в бане был буфет. В этом заведении мы пили вкусный лимонад и ели мороженое. Мороженое накладывали в картонные стаканчики.

После бани и посещения буфета мы шли домой. Там могли выпить три рюмки, не больше, за легкий пар! Обязательно пили несколько стаканов чая.

XI

Но каникулы всегда заканчивались и приходилось возвращаться в Томск. Учеба в институте осталась в памяти как лучшее время, когда ты почти свободен, молоди полон сил. В процессе учебы произошло много смешных случаев.

До 3 курса в параллельной группе учился Олег Болдырев. Был у нас такой предмет как квантовая механика. На семинарах Олег удачно кивал и поддакивал, а преподаватель ставил ему четверки за активность. Перед экзаменом мы проходили тестирование на автоматах (это что-то типа ЕГЭ – вопрос и несколько ответов). Олег включил автомат, случайно нажал первую кнопку, и автомат сразу выдал оценку «отлично».

И вот начинается экзамен. У большинства мандраж, да и пятерку автомат больше никому не выдавал. А может, пятерка была всего одна… Преподаватель вызывает Болдырева, смотрит в журнал и говорит: «Здесь все понятно. За семинары – четверка, тестирование – на пять. Давай зачетку – пять».

Второй случай – верх познаний философии. Преподавал у нас Хмылев, большой дядька, настоящий философ. На его экзамене Олегу достался вопрос «Истина в учении марксистко-ленинской философии». Олег подготовился основательно. Говорил громко, уверенно: «Марксистко-ленинская философия большое значение придавала значению истины. Такие известные последователи нашей философии, как Плутарх и Аристотель, истину представляли так…»

И пошел сыпать фразами со шпаргалки. А у Хмылева глаза на лоб все выше и выше…

Когда Олег задел Гегеля, он не выдержал и спросил:

– Вам четверки хватит?

– Почему? Я еще не закончил, – ответил Олег.

– Нет, идите и на досуге прочитайте, когда Плутарх стал коммунистом…

Наша же группа сдавала философию так.

Многие плохо знали философию, потому что считали ее ненужным предметом. Мне же она нравилась. Зная слабость Хмылева, я налил водку в графин и поставил рядом стакан. Тогда был июнь, в аудитории было жарко. Хмылев зашел, открыл форточку, налил стакан водки и глотнул. Стакан обратно не поставил, подошел к окну и сделал еще глоток.

Хмылев был дядька умный. Он сел за стол, внимательно посмотрел на меня и сказал: «Кого устроит тройка, могут положить зачетки». Не положили свои зачетки только несколько человек.

И вот мы остались одни в аудитории. На вопросы я ответил. Даю зачетку, а он спрашивает:

– Ты придумал?

– Вы о чем?

Он показывает на графин:

– Там водка.

– Да что Вы?

– Попробуй, – говорит он и наливает водку в стакан.

Тогда я беру пакет и вытаскиваю из него два бутерброда. В общем, отметили мы с ним сдачу экзамена. Оказалось, что жена у него болела, тяжело болела…

Вообще, учился я практически на одни пятерки, но нет-нет да четверку ухвачу. За всю учебу получилось четыре или пять четверок. Предлагали в институте пересдавать, можно было стать Ленинским стипендиатом и 100 рублей получать, но я этого не делал – не хотел, хотя в конце учебы пересдал одну тройку по политэкономии, так как считал ее несправедливой. Поставил мне ее Брестовицкий. С ним как-то сразу не сложилось, но не в этом дело. Молодость – она критична к любой неправде, к любой власти, тем более в России.

Однажды на уроке Брестовицкий рассказывал, как хорошо при социализме жить. Я поднял руку и спросил:

– А как понимать списки, которые висят на доске?

– Ты про что?

– Там в списках очередь на жилье, в которой люди стоят по 15 лет.

Больше он не давал открыть рта, больно уж зацепил я его. Но одно я успел вставить:

– Ничто так не разлагает государство, как ложь сверху.

Вот и влепил на экзамене тройку, хотя ответил я минимум на четверку.

Был и второй интересный случай. Прогулял я ночь перед экзаменом по предмету «радиоприемные устройства». Взял билет, смотрю на него и понимаю, что голова не хочет ничего, кроме сна. Подхожу к преподавателю и говорю:

– Я не знаю ничего, ставьте два.

Он выпучил глаза:

– Как не знаешь? Посиди, подумай.

– Нет, я спать хочу.

– Ладно, ты иди, а вечером в 8 приходи.

Проспался, пришел и на пять ответил.

XII

Помыткин Михаил Павлович – замдекана радиотехнического факультета – напоминал кладовщика, у которого все материальные ценности были записаны в журнале не только по количеству, но и по инвентарным номерам, с одной лишь только разницей, что ценности ему заменяли мы – студенты. Спокойный, неприметный, он помнил не только фамилии и имена, но и все твои заслуги перед «отечеством».

Он писал письма родителям. Не очень хорошие в плане смысла, неуважительные и с долей иронии. К примеру:

«Я понимаю, что сигналы SOS не всегда приходят к спасателям вовремя, посему вынужден марать бумагу… Ваш прекрасный сын позволяет некоторую вальяжность по отношению кучебному процессу, пока некоторую… Но все „хорошее“, сами понимаете, начинается с малого: с вечных опозданий, отговорок, троек… Если бы Ваш сын был глуп или неспособен к учебе, то мы бы распрощались с ним легко, но он все может, поэтому не могу взять грех надушу, искалечив чужую… И прошу Вас, отнеситесь к своему чаду с любовью, без физических наказаний. Он поймет, ибо любовь делает чудеса, если она во благо. И, последнее, я вам не писал, ибо он просил меня не травмировать Вас, а