Читать книгу - "Адъютант Пилсудского - Федор Федорович Шахмагонов"

Ставцев не унимался. Он встал с кресла, пришел в возбуждение.

— В Москве голод... Страшный голод! Им нечем кормить войска. Красная Армия — это сброд анархистов, Они как пауки в банке грызутся. Одно летнее наступление — и им конец! Я ни во что не верю! Я верю в армейскую дисциплину. Здесь она есть, там нет. Я был в Москве. Прожил там месяц...

— Я тоже был в Москве и в Петрограде... Я недавно из тех мест.

— Вы? — удивился Ставцев.

— Мне интересно было увидеть все своими глазами... И все-таки я утверждаю, мы проиграли! Ленин выиграл эту войну одним росчерком пера: в крестьянской стране он отдал крестьянам землю,

Отдал безвозмездно, без выкупа, без кабальных условий. Отдал — и все тут! А крестьянин в это время оказался с винтовкою в руках. Так с какими же силами, с какими лозунгами прикажете отобрать обратно землю у крестьянина? Нужна армия в полтора десятка миллионов штыков! И еще не наверное с такой армией можно отнять землю у крестьянина. Где эта армия?

Ставцев налил себе виски и залпом выпил рюмку.

— Мы еще поспорим, поспорим с вами!

Кольберг прикрыл устало глаза.

— Нет, я спорить не стану. Для меня это бесспорно, и по роду своей деятельности я должен заглядывать вперед, а не топтаться на месте. У меня, Николай Николаевич, свой личный расчет. Мы ослабим сколь можно большевичков, пустим им обильно крови, чтобы подольше им зализывать раны, чтобы успеть нам собраться с силами к реконкисте... К реконкисте на новых условиях, на новых основах. Для этой грядущей реконкисты я здесь, а не в Париже или еще в каком-либо благословенном европейском городе! Вот почему меня заинтриговала ваша история с неким романтическим оттенком...

— Что же в этой истории романтического?

— Большевики знают, что они выиграли, твердо знают! И если раньше их контрразведка только оборонялась, то теперь она переходит в наступление. Я первый это почувствовал, первый угадал и нашел признаки этой новости... Они... они, Николай Николаевич, — это я говорю только для вас, для моего друга, для близкого друга, — засылают к нам агентуру с прицелом на десятилетия вперед. Ох как дорог мне, лично мне, каждый их такой вот агент!

— Охота захватывающая! Однако расстрел нескольких лазутчиков не может повлиять на исход войны.

— Расстрел? — удивленно переспросил Кольберг, — Помилуйте! Я всячески готов оберегать таких людей. Таких агентов сейчас не расстреливают — их берегут! Берегут, конечно, умные люди... Адмирал, если бы узнал о таком агенте, расстрелял бы!

— Наверное, у него были бы для этого основания?

— Только глупость и самонадеянность. Ни у меня, ни у вас нет вкладов в заграничных банках, нет и фамильных бриллиантов. Год-два мы еще здесь протянем. А дальше? Кто нас будет кормить в Европе?

— Если заранее думать о поражении... Если с таким настроением воевать, поражение неизбежно!

— Я знаю, поверьте мне, я знаю, и это моя профессия знать, с каким настроением живет белое офицерство. Прогулка в Москву, перевешать большевиков, вернуть обратно поместья и особняки. Не будет этого, Николай Николаевич! Не будет! Вы, русские, позорно затянули игру в самодержавие, это чудовище само себя пожрало! Европа! Вот место нашего спасения. На какие средства мы с вами будем там жить? В Европе и корочку хлеба не выпросишь! Вот для чего я собираю товар, свой товар, особенный товар. Большевистская агентура в рядах белой эмиграции. Я буду диктовать цены на этот товар. Вот почему, Николай Николаевич, я так тщательно копаюсь в вашей романтической истории с побегом. Кого они к нам забросили? Вот что я должен узнать, прочитать между строк. Вот вы, Николай Николаевич, почему вы пробирались в этот город? С такими нечеловеческими трудностями...

— Здесь адмирал, я ему лично известен, я для него вербовал офицеров, и небезуспешно. Здесь вы...

— А почему пробивался сюда Курбатов? Что его сюда влекло?

— Курбатов — агент большевиков? Густав Оскарович, это смешно!

— Я разве сказал, что Курбатов агент ВЧК? Нет, я только анализирую. Может быть, Протасов, может быть, Нагорцев...

— Нагорцев? Вы с ума сошли! Каратель, корниловец! У него руки по плечи в большевистской крови.

— Значит, Нагорцева исключаете?

— Исключаю! Его без суда могут убить, стоит лишь встретиться ему с теми, кому он лично известен!

— Долой Нагорцева, остаются Тункин, Протасов, Курбатов,.. Как вы видите, я вас исключаю из этого списка.

— Нет уж, пожалуйста, не исключайте! Все мы должны пройти это чистилище на равных.

— Хорошо! — согласился Кольберг. — Пополним список. Курбатов, Ставцев, Протасов и Тункин.,. Тункина я исключаю. Заранее и не расследуя. Он алкоголик, почти на грани гибели... Он не нужен, никому не нужен. Значит, Курбатов, Протасов, Ставцев.

— Протасов! — ухватился Ставцев. — Он взят всего лишь на связи...

— Что вы можете о нем рассказать, Николай Николаевич?

— Я в некотором роде лицо подозреваемое...

— Только по вашему настоянию. Мы тут же мысленно зачеркнем вашу фамилию жирной чертой. Я ваш друг, годами испытана наша дружба. Вы могли бы шутя, за рюмкой виски рассказать, что вас перевербовали чекисты, и из этого ничего не последовало бы! Мы включились бы через вас с ними в игру и еще как поиграли бы!

Ставцев выпил залпом еще рюмку виски. Закусил лососиной.

— С вами трудно, Густав Оскарович! Этак можно и умереть от разрыва сердца...

— Не стоит, Николай Николаевич! Из-за таких-то пустяков — и умирать! Курбатов или Протасов! Вот в чем вопрос!

— Ничего я не знаю о Протасове, ничего не могу о нем сказать! Протасов, и все!

— Нет, не все! Протасовы владели имениями в Воронежской, Калужской и в Рязанской губерниях. Он наследник земельных владений в несколько тысяч десятин... Земельный магнат!

— Знаю я еще более крупного магната. И вы его знаете. Дервиз! Отдал все имущество большевикам, выпросил у Ленина место преподавателя математики в Рязанском институте.

— Дервиз — немец, Протасов — русский. Немцы более реально смотрят на вещи. С Протасовым потом. Мне надо будет связаться с начальником контрразведки у Деникина. Остается Курбатов... Зачем ему понадобилось ехать в наш город?

— Это я его об этом просил.

— Просили? Давайте разбираться! Итак, вы выскочили из автомобиля. Прошли проходным двором... Дальше? Когда вы его просили ехать с вами?

— Там я