Читать книгу - "Мастер и Маргарита - Михаил Булгаков"

Женщина же тем временем, не теряя благодушного выражениялица, при помощи одного нажима кнопки, увела штору вверх, и в комнату черезширокопетлистую и легкую решетку, доходящую до самого пола, хлынуло солнце. Зарешеткой открылся балкон, за ним берег извивающейся реки и на другом ее берегу– веселый сосновый бор.

– Пожалуйте ванну брать, – пригласила женщина, и под рукамиее раздвинулась внутренняя стена, за которой оказалось ванное отделение ипрекрасно оборудованная уборная.

Иван, хоть и решил с женщиной не разговаривать, не удержалсяи, видя, как вода хлещет в ванну широкой струей из сияющего крана, сказал сиронией:

– Ишь ты! Как в «Метрополе»!

– О нет, – с гордостью ответила женщина, – гораздо лучше.Такого оборудования нет нигде и за границей. Ученые и врачи специальноприезжают осматривать нашу клинику. У нас каждый день интуристы бывают.

При слове «интурист» Ивану тотчас же вспомнился вчерашнийконсультант. Иван затуманился, поглядел исподлобья и сказал:

– Интуристы... До чего же вы все интуристов обожаете! Асреди них, между прочим, разные попадаются. Я, например, вчера с такимпознакомился, что любо-дорого!

И чуть было не начал рассказывать про Понтия Пилата, носдержался, понимая, что женщине эти рассказы ни к чему, что все равно помочьона ему не может.

Вымытому Ивану Николаевичу тут же было выдано решительновсе, что необходимо мужчине после ванны: выглаженная рубашка, кальсоны, носки.Но этого мало: отворив дверь шкафика, женщина указала внутрь его и спросила:

– Что желаете надеть – халатик или пижамку?

Прикрепленный к новому жилищу насильственно, Иван едваруками не всплеснул от развязности женщины и молча ткнул пальцем в пижаму изпунцовой байки.

После этого Ивана Николаевича повели по пустому и беззвучномукоридору и привели в громаднейших размеров кабинет. Иван, решив относиться ковсему, что есть в этом на диво оборудованном здании, с иронией, тут же мысленноокрестил кабинет «фабрикой-кухней».

И было за что. Здесь стояли шкафы и стеклянные шкафики с блестящиминикелированными инструментами. Были кресла необыкновенно сложного устройства,какие-то пузатые лампы с сияющими колпаками, множество склянок, и газовыегорелки, и электрические провода, и совершенно никому не известные приборы.

В кабинете за Ивана принялись трое – две женщины и одинмужчина, все в белом. Первым долгом Ивана отвели в уголок, за столик, с явноюцелью кое-что у него повыспросить. Иван стал обдумывать положение. Перед нимбыло три пути. Чрезвычайно соблазнял первый: кинуться на эти лампы изамысловатые вещицы, и всех их к чертовой бабушке перебить и таким образомвыразить свой протест за то, что он задержан зря. Но сегодняшний Иван ужезначительно отличался от Ивана вчерашнего, и первый путь показался емусомнительным: чего доброго, они укоренятся в мысли, что он буйный сумасшедший.Поэтому первый путь Иван отринул. Был второй: немедленно начать повествование оконсультанте и Понтии Пилате. Однако вчерашний опыт показал, что этому рассказуне верят или понимают его как-то извращенно. Поэтому Иван и от этого путиотказался, решив избрать третий: замкнуться в гордом молчании.

Полностью этого осуществить не удалось и, волей-неволей,пришлось отвечать, хоть и скупо и хмуро, на целый ряд вопросов.

И у Ивана выспросили решительно все насчет его прошлойжизни, вплоть до того, когда и как он болел скарлатиною, лет пятнадцать томуназад. Исписав за Иваном целую страницу, перевернули ее, и женщина в беломперешла к расспросам о родственниках Ивана. Началась какая-то канитель: ктоумер, когда да отчего, не пил ли, не болел ли венерическими болезнями, и все втаком же роде. В заключение попросили рассказать о вчерашнем происшествии наПатриарших прудах, но очень не приставали, сообщению о Понтии Пилате неудивлялись.

Тут женщина уступила Ивана мужчине, и тот взялся за негопо-иному и ни о чем уже не расспрашивал. Он измерил температуру Иванова тела,посчитал пульс, посмотрел Ивану в глаза, светя в них какою-то лампой. Затем напомощь мужчине пришла другая женщина, и Ивана кололи, но не больно, чем-то вспину, рисовали у него ручкой молоточка какие-то знаки на коже груди, стучалимолоточками по коленям, отчего ноги Ивана подпрыгивали, кололи палец и брали изнего кровь, кололи в локтевом сгибе, надевали на руки какие-то резиновыебраслеты...

Иван только горько усмехался про себя и размышлял о том, каквсе это глупо и странно получилось. Подумать только! Хотел предупредить всех обопасности, грозящей от неизвестного консультанта, собирался его изловить, адобился только того, что попал в какой-то таинственный кабинет затем, чтобырассказывать всякую чушь про дядю Федора, пившего в Вологде запоем. Нестерпимоглупо!

Наконец Ивана отпустили. Он был препровожден обратно в своюкомнату, где получил чашку кофе, два яйца в смятку и белый хлеб с маслом.

Съев и выпив все предложенное, Иван решил дожидаться кого-тоглавного в этом учреждении и уж у этого главного добиться и внимания к себе, исправедливости.

И он дождался его, и очень скоро после своего завтрака.Неожиданно открылась дверь в комнату Ивана, и в нее вошло множество народа вбелых халатах. Впереди всех шел тщательно, по-актерски обритый человек летсорока пяти, с приятными, но очень пронзительными глазами и вежливыми манерами.Вся свита оказывала ему знаки внимания и уважения, и вход его получился поэтомуочень торжественным. «Как Понтий Пилат!» – подумалось Ивану.

Да, это был, несомненно, главный. Он сел на табурет, а всеостались стоять.

– Доктор Стравинский, – представился усевшийся Ивану ипоглядел на него дружелюбно.

– Вот, Александр Николаевич, – негромко сказал кто-то вопрятной бородке и подал главному кругом исписанный Иванов лист.

«Целое дело сшили!» – подумал Иван. А главный привычнымиглазами пробежал лист, пробормотал: «Угу, угу...» И обменялся с окружающиминесколькими фразами на малоизвестном языке.

«И по-латыни, как Пилат, говорит...» – печально подумалИван. Тут одно слово заставило его вздрогнуть, и это было слово «шизофрения» –увы, уже вчера произнесенное проклятым иностранцем на Патриарших прудах, асегодня повторенное здесь профессором Стравинским.

«И ведь это знал!» – тревожно подумал Иван.

Главный, по-видимому, поставил себе за правило соглашатьсясо всем и радоваться всему, что бы ни говорили ему окружающие, и выражать этословами «Славно, славно...».