Читать книгу - "АУА - Юрий Иосифович Коваль"

окошечко Бориса Викторовича, посмотрю и поплачу…

За забор в бывший дом Анны Харитоновны я не пошёл. Нельзя мне туда.

Посмотрел на окошечко, пошёл обратно.

Главное — «не сронить бы, не потерять веселья сердечного».

Да разве потеряешь?

* * *

Однажды я попал в страну,

Где Таракан бодал Луну,

А Солнце плакало и пело.

И долго жил я в той стране,

Верхом катался на Луне,

А у неё внутри скрипело.

Там королём Сибирский Кот,

Он каждый вечер ест компот,

Сидит на троне, свесив ножки.

И с контрабасами в руках

Вокруг сидят на сундуках

И Моцарта играют кошки.

Эти вполне сомнамбулические вирши написал я как-то ночью, поднявшись, чтоб попить молока. Наутро содрогнулся, изумлённый таким поэтическим бредом. Особенно поразила строчка про Луну: «А у неё внутри скрипело…»

* * *

С Лёвой Лебедевым давно мечтали мы поехать в Заволжье, в места, воспетые Мельниковым-Печерским. Кое-как починивши ЛУАЗ, выбрались из Москвы. С нами Виктор Усков — неизменный спутник, матёрый любитель покинуть дом родной. В машине какой-то завал мешков, штативов, палаток, котелков, канистр и спиннингов. В первый день решили добраться до Киржача.

Только выехали из Москвы, только вздохнули — внезапный и жирный ливень. На стекле масляно разбрызгивались толстые капли. В придорожных канавах — голубая герань, полевая герань. Сбоку где-то мелькнула деревня с названьем: «Псарьки». Вспомнились отчего-то «Селишки-Окороково».

Неведомо отчего я из Москвы всегда выезжаю в полуобморочном состоянии. Я так бываю замотан, так измучен, и всё кажется — никогда не уехать, что-то задержит, что-то сорвётся. И верно — срывается, задерживает, тормозит.

Буквально за волосья выдираю я себя из города в состоянии близком к инфаркту, помешательству, убийству и самоубийству. Так выдрались мы и на этот раз. Лев Лебедев — мокрый за рулём, глаза безумные, пот градом. Виктор Усков — от усталости полусонный, мутноглазый. Уже отъехали от Москвы и всё боимся — вдруг что-нибудь сорвётся, сломается и собьёмся с пути. Но вроде ничего пока не ломается.

Первую ночёвку устроили на Киржаче. Небольшая речка перегорожена здесь дамбой, отчего и образовалось под городом Киржачём зарисованное мною озеро. Мы встали на сосновом высоком берегу. От нашего костра видна была бескрестная и бескупольная колокольня, песчаный полуостров, на котором дотемна смеялись и играли дети-киржачане.

С нами была моя дочь Юля. К ней и заехали мы повидаться, поглядеть, где она работает. Здесь, в Киржаче, Юлька проходит медицинскую практику. Две недели акушерства, две недели хирургии, мы застали её на подходе к терапевству. Я давно не видел Юлю, и славно было сидеть с нею у костра. Я всегда мечтал об этом — поехать с нею куда-то на речку, на озеро, пожить у костра, но никогда этого не получалось. Надеюсь, конечно, что не в последний раз сидели мы с ней у костра.

Поздней ночью пошёл я проводить Юльку. По песчаной, изрезанной лужами дороге вдоль берега озера, потом по ночной дамбе, кривым, косым и колдобистым улицам Киржача до больницы. Юля рассказала, что есть у них студент, который яростно ругает строй, требует разделить его взгляды. Тот же, кто не подхватывает его идей так же активно, выглядит идиотом и рутинёром. Мы беседовали долго и сошлись на том, что главное — благородная цель жизни человека и верность себе. Я радуюсь, что у Юли есть и то и другое. Люблю её и полагаюсь на неё. Дай ей Бог!

Монастырь в Киржаче разрушен, конечно, но не до основания. По остаткам видно, что был он красив, значителен. Сколько я видел разрушенных церквей и монастырей, устал их рисовать.

Улицы Киржача буеракисты.

Из Киржача наутро двинулись мы к Юрьеву-Польскóму. Веселит меня, радует ухо это ударенье — Польскóй. А в Пóльском-Юрьеве, пока бродили ребята в поисках мороженого, я взобрался на земляной вал и стал вершить акварельно-пастельный этюд с крапивой и иван-чаем на первом плане, с башнями, с далями далёкими. Совершая своё акварельно-пастельное действие, раздражаемый его несовершенством, краем глаза иногда улавливал я движение моих друзей под солнцем площади с мороженым в руках и длинными зелёными китайскими огурцами под мышкой.

Встали на речке Уводи. На том берегу разбили косари свой лагерь. Метали стога, ворошили сено, под вечер смотрели по телевизору футбол. Это было диковато — футбол, телевизор на спокойных далёких сенокосных лугах.

Уводь — действительно Уводь, уводит быстро свои воды, по чёрному течению шевелятся зелёные нитевидные водоросли, вроде валлиснерии, поклёвывает плотва. В лугах течёт Уводь, на песчаных берегах низкорослые сосны, мхи.

Особенный — терпкий, очень свежий, но и сырой и чуть с гнильцой — особенный имеет запах вода речки Уводи. Такой же странный запах встречал я в верховьях Клязьмы. Думаю, что это те — нитевидные водоросли.

Везёт нам на песчаные реки, везёт нам на сосновые берега. Вот речка Узалá. Опять чудесное имя — звук, узор, образ.

Поставили палатку — и пошли прогуляться по берегу вверх по Узале. Прозрачнейшая и мелкая вода, оранжевое песчаное дно, густо-коричневые ямы, ребристые островки песчаные, какие-то песчаные языки, косы, рукава. Старые сосны закручивают стволы свои по берегам. Весь берег усыпан сосновыми шишками. Хрустит под ногами песок, подпрыгивают под пятками шишки. Вот и пошли мы прогуляться по берегу и вошли в тенистый, темнеющий к вечеру лес.

Накупавшись в Узале, добрались мы на следующий день и до знаменитой Хохлóмы. И снова стоит обратить вниманье на ударение. Здорово звучит. А вот знаменитых росписей в этой крепкокупеческой деревне мы не нашли. Всю «хохлому» делают на зáводе в деревне Сёмино.

От города Семёнова — ложечный город, где мы не повидали знаменитых ложек, — поехали вниз по Керженцу к Волге. Первое место, где заночевали, где впервые увидели речку Керженец, опять удивительно прозвучало:

— Хахалы, — сказал один прохожий.

— Хахалы, — сказал другой.

— Да тут жили хахали, — пояснил какой-то третий, — бабы со всего Заволжья отсюда хахалей вывозили.

Немало подивившись разнообразию вывозимых товаров — ложки, расписные подносы и хахали, — решили мы, что пора остановиться. Палатку поставили под древним дубом на берегу Керженца. Чёрные воды, обрывистые песчаные берега. Шершень. Шершень напугал меня. Рано утром вылетел он из дупла, а я как раз