Читать книгу - "На круги своя. Повесть и рассказы - Александр Федорович Тебеньков"

class="p1">– А-а, брезгаешь? Это ты чего ж, в гости пришел, а выпить со мной брезгаешь?

Он перегнулся через короткий стол.

– Давай, чего там!.. Давай-давай!

Константин Петрович нерешительно поднес стакан ко рту, отхлебнул глоток.

«Мама родная, да ведь во все трубы трубили, что эти „чернила“ больше выпускать не будут!»

Но тут из комнаты вдруг раздался истошный вопль:

– Верка, падлюка, куда бутылку дела?

Верка вздрогнула, а Петров сразу сник, руки его беспокойно зашарили по столу. Он ухватил полупустую бутылку, вскочил, заметался по кухне, снова поставил ее на стол и, махнув рукой, тихо выругался. В комнате продолжался крик, что-то с шумом упало. Петров нерешительно потоптался и, махнув еще раз рукой, пошел туда.

Он появился через минуту, таща под руку маленькую, ему под стать, тучную женщину с неподвижным, одутловатым лицом. Та мутно глянула на Константина Петровича и тяжело осела на подставленную Веркой табуретку. Петров быстро достал из стола третий стакан, плеснул в него из бутылки и сунул в руку жене.

– Ну, будем! – сказал он, неуклюже подмигивая Константину Петровичу. – За знакомство, значит. – И добавил, обращаясь к жене: – Это, Лидочка, учитель Веркин, видишь? Пришел навестить. Вот мы с ним, значит, и того… взяли у тебя…

Петрова ухватисто и крепко держала стакан. Она слегка запрокинула голову, опершись затылком о стену, и рассматривала Константина Петровича из-под нависших век.

Смотрела она недолго. Взгляд ее переполз на стакан в руке, она медленно, натужено – видимо, нелегко далось ей путешествие из комнаты в кухню – поднесла его ко рту и шумно, с всхлипом, втянула содержимое. Петров пытался сказать ей что-то еще, но глаза у нее медленно закрылись. Казалось, она ничего уже не слышит. Она сидела, тяжело привалившись к стене, и держала в опущенной руке пустой стакан.

– Ну, будем! – Петров осторожно брякнул своим стаканом о стакан Константина Петровича.

– Вы извините, Василий Архипович, мне пора. Я, пожалуй, пойду.

Петров набычился.

– Мне пора, Василий Архипович, – Константин Петрович решил закончить визит по-доброму. – Потом как-нибудь, в следующий раз.

– Ну-у… хоть допей, что ли!

Константин Петрович решительно поднялся.

– Э-эх, учитель! – С надрывом сказал Петров и грохнул пустым стаканом о стол. – Мы ж к тебе по-простому, со всей душой, а ты… Э-эх!..

– Вас-ся! – неожиданно подала голос Петрова. Константин Петрович обернулся к ней. – Вас-ся! – повторила она. – Дай ему в морду. Он нас не уважает.

Она говорила, по-прежнему привалившись к стене и не открывая заплывших глаз.

– До свидания! – Константин Петрович торопливо вышел из кухни. На ощупь он нашел в прихожей пальто и шапку, оделся, промахиваясь в рукава.

Тихой тенью вслед за ним в прихожей появилась Верка.

– Константин Петрович, можно, я вас провожу?

Она накинула пальтишко и неслышно скользнула на лестничную площадку.

– Константин Петрович! – голос у нее неожиданно оказался твердый, решительный. – Я хочу извиниться перед вами за моих родителей… И меня извините, что пропускаю уроки. Завтра я в школу приду, больше этого не повторится. И, пожалуйста… не говорите никому… там, в школе.

Константин Петрович новыми глазами смотрел на нее, как она стояла, выпрямившись во весь свой небольшой рост, гордо подняв голову. Он видел решительные складочки у рта, видел глаза, в которых была взрослая боль, взрослое страдание, взрослое понимание мира, в котором ей приходилось жить… Не того мира, который ожидал Константина Петровича за порогом этого дома, где была светлая, красивая музыка, прекрасные, умные книги, добрые, приветливые люди… а мира своего, невообразимо далекого от мира Константина Петровича, и потому для него нереального, но, зато, наиреальнейшего для нее.

– Вера… – голос его неожиданно сел, и он откашлялся. – Вера, я хочу, чтобы ты знала, твердо знала, была совершеннейше уверена… Я все понимаю. Я хочу, чтобы ты это знала. Ты можешь рассчитывать на меня в полной мере… Понимаешь? Я постараюсь… Нет-нет, я обязательно сделаю все, что будет необходимо…

Он запнулся, увидев мимолетную, горькую усмешку этой почти взрослой девушки.

– Спасибо вам, Константин Петрович. Только мне ничего не надо. Я ничего не прошу, вы не так меня поняли… А за то, что беспокоитесь обо мне, спасибо.

– Вера, Верочка… Это ты меня не поняла! Конечно же, тебе лично ничего не надо, я понимаю. А твоим братишке с сестренкой?.. Твоим Ваську и Настеньке? – вспомнил он их имена и увидел, как дрогнула и покачнулась тоненькая Веркина фигурка.

Он шагнул вперед, подхватил ее за хрупкие, детские плечики.

Верка уткнула лицо ему в грудь и, давясь рыданиями, уже не старалась сдерживаться. Константин Петрович прижимал ее к себе все сильнее и сильнее, ощутив вдруг острое, до боли в сердце, чувство жалости к этому маленькому, беззащитному существу, за которым стояли еще двое, еще меньших, еще более беззащитных… Она была ему сейчас близкой и родной, как сестра… нет, как собственная дочь, попавшая вдруг в жуткую, страшную, неправдоподобную в своей жестокости историю. Он забыл о времени, забыл, где они находятся, он знал лишь то, что необходимо что-то сделать, что-то предпринять, как-то помочь этому ребенку – не завтра, не послезавтра, а прямо сейчас, сию минуту, – и он совершенно искренне верил, что сможет помочь, сможет что-то сделать…

– А-а, так ты еще здесь! – вдруг услышал он пьяный голос и, не отпуская Верку, оглянулся. В дверном проеме своей квартиры стоял Петров, держась за дверной косяк и покачиваясь. – Ага-а! – протянул он, бессмысленно улыбаясь, и внезапно крикнул на весь подъезд: – Ма-ать, а ну, поди сюда! Глянь-ка на учителя и на нашу стервь! Ишь, милуются, падлюки, под носом у родителев!

Константин Петрович отпустил Веркины плечи, но она еще крепче прижалась к нему, дрожа крупной дрожью.

– Константин Петрович, пожалуйста… прошу вас… Ну, пожалуйста, сделайте что-нибудь! Я не хочу, не хочу!.. Константин Петрович, миленький, вы сильный, вы умный, ну, пожалуйста!.. Ведь вы все можете… Я, я… пожалуйста…

Это не шепот, это ее мысли вслух, вдруг понял он.

– Так вот зачем ты притащился! – надрывался в это время Петров. – Вот ты чего по домам шляешься! Огулял девку – и думаешь, тебе все с рук сойдет?.. Люди! Люди-иI.. Смотрите все!.. Э-эй, люди-и!..

– Замолчите, вы! – Константин Петрович сделал движение в его сторону.

Петров отпрянул назад, но вдруг неожиданно проворно выскочил на лестничную площадку и завопил еще громче. Этажом выше открылась дверь, чей-то голос раздраженно спросил, в чем дело, что за шум.

Открылась еще одна дверь, потом еще одна, еще и еще. На площадке сверху и снизу появились одетые по-домашнему люди, мужчины и женщины. Петров суетился, подскакивал то к одному, то к другому, все кричал и кричал несвязно о школе, об учителе, о негодяйке-дочери, о том, что он этого так просто не оставит, он знает, куда пойти, он на всех управу найдет…

Осмелев от присутствия соседей, он подскочил к Верке и Константину Петровичу, схватил дочь за рукав и потащил к двери квартиры. Она не сопротивлялась, только блестела мокрыми от слез глазами.

– Ну, ты, стервь, отвечай! – вопил он. – Давно с ним спуталась, с учителем вашим?

– Вы с ума сошли! – Константин Петрович сжал кулаки. – Вы что болтаете?

– А ты помолчи! – обернулся Петров. – Ты у меня еще попляшешь!

– Вы!.. Вы! – задохнулся Константин Петрович. – Вы отдаете себе отчет…

Он беспомощно обвел глазами вокруг.

Соседи молча стояли, слушали и смотрели. Вот кто-то повернулся и зашаркал по лестнице к себе.

А Петров, осыпая бранью Верку, все старался повернуть ее лицом к оставшимся и захлебывался в крике:

– Смотрите, смотрите, люди добрые, какие учителя нонче пошли! А моя-то стервь его приваживает! Во, девки пошли!.. На старости лет, да такое узнать! Ну, чего молчишь, а? Сказать нечего, а?.. Шлюха! – распаляясь от собственного крика, от неживой покорности дочери, он размахнулся и ударил ее в лицо. Удар был сильный, Верка отлетела в сторону, ударившись о перила, и чуть не упала.

Константин Петрович рванулся