Читать книгу - "Бумажные летчики - Турбьерн Оппедал"

человек. Журналы о дизайне интерьера, шампуни, меню фаст-фуда. Отец рассказывал, что автозаправочные станции начинались с отдельной колонки у ближайшего магазина, потом они объединились с автомастерскими, а теперь снова вернулись к тому, с чего начали. Я беру полуторалитровую бутылку колы – просто от безысходности. Прошли времена, когда на заправке можно было купить что-то основательное – домкрат, колесный диск или фаркоп. В конце концов я выбираю еще две банки консервов.

Кассир предлагает мне акционные товары – мурлыкающим, настойчивым голосом на языке, которого я не понимаю. Я вежливо отказываюсь и оплачиваю покупку – банки кажутся достаточно тяжелыми, я кладу их в карманы и думаю о том, что уйдет как минимум полгода, чтобы накопить на следующее настоящее путешествие. Альтернатива – четыре сотни отправленных заявок на вакантные должности, чтобы получить работу, которая позволит заработать быстрее. Если только я не найду себе девушку с кучей денег. Тогда, конечно, можно будет расширять горизонты в любой момент. Поцелуй, думаю я, имитация власти. Я направляюсь к выходу – снаружи валит снег, густой, как белый шум на экране. Фоновая музыка – электронные ритмы как душевная икота, закрой уши, закрой уши, как ребенок, на улице еще слишком холодно, чтобы выходить туда.

Наступили сумерки. Дни такие короткие, что их едва успеваешь заметить – быстрый проблеск, трещина через все лицо и сломанная лопата. Но здесь, внутри, всегда день и всегда подают горячий кофе. Заправка работает круглосуточно.

107. (Открытка, планетарий Хейдена) На Земле ночь – камера спутника видит только огни городов. Снимок сделан над Европой, день над Тихим океаном прячется с другой стороны планеты. Ночь на Земле – где все открыто круглосуточно, где всегда кто-то не спит. Отчетливо видны контуры стран и городов, нанесенные светящимися точками. Каждая из этих точек означает, что кто-то бодрствует: это дорожные фонари, неоновые вывески, фары машин. Без мириадов невидимых муравьев-электриков все страны и континенты растворились бы в темноте. Даже сейчас можно заметить разницу. Франция и Великобритания сияют так ярко, как будто нанесены светящейся краской. Даже Норвегия имеет отчетливые очертания. По краям карты все размыто. Сахара и Сибирь совсем черные. Крупные города представляют собой не просто точки, но образуют сеть, сливающуюся в большие бесформенные области, как пятна на простыне. Издалека они похожи на другие галактики и туманности. Ночь на Земле как отражение звездного неба. Мы улыбаемся этой мысли. Словно мы так очарованы небом над нами, что решили повторить его у себя, внизу. Каждый человек участвует в этом гигантском совместном проекте – зажигая свечку в окне, мы отправляем в космос крохотные частички света. Очень похоже на то, как мы отправляем к звездам космические зонды или радиосигналы. Мы протягиваем друг к другу ниточки света. Но несмотря на это, подобные снимки раз за разом трактуются как симптом чрезмерного потребления, победы цивилизации над природой или, реже, бессонницы современного человека. Сам я вижу это иначе: города и транспортные артерии растягивают мелкоячеистую сеть, паутину для обмена мыслями и импульсами. Оставаясь на одном месте слишком долго, мы рискуем стать пленниками этой паутины.

108. Они мечтают вечно находиться в промежуточном состоянии. Состоянии становления, которое никогда не завершится. Незавершенность против незавершенности.

Если спросить у них, кто они, вы обязательно услышите в ответ описание всего, что вечно крутится вокруг них. Профессии, адреса, места путешествий, любимые романы, половые партнеры. Если они успешны, список будет еще подробнее: марка машины, меню на завтрак, рабочие задачи. Откуда они берут идеи. В надежде, что сквозь это уравнение проступят очертания лица.

На яблоне в саду по-прежнему висят плоды – красные, сочные. Если сорвать такой, он распадется прямо в руке множеством мелких белых червячков.

Это всего лишь промежуточное состояние.

109. Под каштановым деревом. С пьет турецкий яблочный чай и рассказывает, что он всегда собирал открытки. Он показывает мне открытку из музея трамваев – на ней изображен вагон 1916 года. По мере того, как накапливаются слова, я понимаю, что он испытывает к этой открытке глубокую ностальгическую любовь. Открытка – осязаемый предмет. Она не подлежит массовой рассылке как электронные письма. Каждый раз, когда в почтовом ящике оказывается открытка, она свидетельствует о некоем завершенном проекте – можно ощутить запах чернил и клея на марке, услышать стук почтовых штемпелей, заверения регистратора, что она будет отправлена вовремя, даже если ты точно знаешь, что открытка прибудет с большим опозданием, а может, и вовсе никогда, подрагивание железнодорожных рельсов, запах кожаной сбруи на верблюде, блеск фюзеляжей. Порой они доходят в таком виде, что их невозможно прочесть – написанное вытерто, размыто дождем. Но это не умаляет ценности послания. Головокружительное разнообразие изображений уже делает каждую открытку особенной. На каждый Колизей или Букингемский дворец найдется бесчисленное множество гостиниц, театров, стрип-клубов, сельскохозяйственных выставок, крупнейших в мире (жирафов, саней, статуй динозавра или Христа), авиашоу, похоронных бюро, тематических парков, художественных галерей, мясных ресторанов, военных мемориалов и литотерапевтов, и у всех имеются свои открытки. Некоторые люди просматривают все встреченные стойки с открытками в поисках самой вульгарной и китчевой. Чтобы придумать подходящий к изображению текст, тоже требуется время, ведь открытки всегда пишутся для конкретного адресата. Пожилая тетушка едва ли оценит подробное описание всех твоих попоек. Нужно так или иначе вложить в послание суть твоего путешествия, уникальность места, которое ты видишь перед собой в настоящий момент.

Тени на белой каменной кладке так контрастны, что режут глаза. Дети в праздничных нарядах играют в пятнашки на мостовой. Двое мужчин несут кофеварку. С улицы доносится визг шлифмашины. С кашляет, плотнее заматывает шелковый красный платок и укутывается в серый кардиган, хотя вообще-то еще не холодно. Я даю ему шариковую ручку и молча сижу, пока он пишет открытку, наблюдаю, как чернила впитываются в матовый белый прямоугольник. Открытки собирают не ради их литературных достоинств.

110. Швейцария, воскресный вечер. Стоит середина лета, мы ждем поезд из Базеля в Кольмар. В рюкзаке у меня четыре открытки, недавно купленные в музее искусств. М захотела поехать в Кольмар, чтобы попить эльзасских вин и посмотреть на знаменитый изенгеймский алтарь Матиаса Грюневальда. Я же настаивал на осмотре дома Пфистера – здания, которое стало прототипом бродячего замка в ленте Миядзаки. Но сегодня вечером мы еще в Базеле. Городе, о котором я думать не думал, пока не вышел из автобуса.

Я пишу эти строки, сидя на скамейке. Дорогой Лакун. Как же описать тебе Базель. Ощущение приграничья? Один