Читать книгу - "Ангел. Бесы. Рассказы - Тамерлан Тадтаев"

– Какие к черту осы! Пчелы, простые пчелы.

– Ты уверен?

– Конечно, у моего отца, пока его не убили, пасека была в горах.

И продолжает пухнуть, как тесто на дрожжах, жутко смотреть. Интересно, сдуется он, если, допустим, в него попадет пуля? Странно, меня пчелы пощадили, одно жало, конечно, не в счет. Хотя нет, вот второй укус, и нос распух, и рука. Твари. В больницу бы сейчас. Никак нельзя, Кажах сразу же растрезвонит, как я врубил заднюю. Подлец. Толкует мне про Бежо Хетагури, о котором только глухой не слышал. Когда в Цхинвале узнали о зарской бойне, ребята мигом снарядились в погоню. Я тоже влез в битком набитый вооруженными парнями автобус. Парпат не пускал меня на такое дело и даже пытался вытолкнуть из ЛАЗа.

Говорю ему:

– Не толкайся, все равно поеду.

– Нет! – кричит он. – Не поедешь, у тебя оружия нет!

Пришлось показать ему гранаты, и он махнул рукой:

– Черт с тобой, залезай.

Я трясся на заднем сиденье рядом со здоровенным рыжим мужиком, вооруженным пулеметом. Он никак не мог прикурить, до того у него дрожали руки, и все повторял:

– Не верю я, чтоб они в женщин и детей стреляли, хоть убейте, не верю. Ребята, нас здорово разыграли, точно вам говорю…

Многие с ним были согласны, пока автобус наш не остановился в середине Зарского леса перед встречным грузовиком. Мы высыпали из ЛАЗа и подошли к машине, из изрешеченных бортов которой сочилась кровь, будто виноградный сок из давильни. Какой-то парень влез в кузов посмотреть. Мать твою, прошептал он, спрыгивая и исчезая в кустах, откуда выпорхнула большая птица. Водитель грузовика, пожилой мужик с коричневым худым лицом, ничего не мог объяснить и только плакал в кабине. Езжай, сказал ему Парпат, и машина тронулась, подкидывая на ухабах полный кузов трупов…

Кажах первым заметил белую «Волгу», остановившуюся в сорока шагах от бензоколонки, где мы прятались. За тянущимися вдоль трассы тополями колыхались заросшие сорняком поля. Машина тоже качалась, и оттуда доносились сдавленные крики.

– По-моему, там кого-то трахают, – предположил Кажах.

– Похоже на то, – говорю. – Ты умеешь водить?

– Конечно, а ты разве нет?

Вдруг задняя дверца открылась, и из салона вывалились двое: высокий, одетый в черную кожаную куртку дядька, в которого вцепился коренастый, похожий на бультерьера, мужик. С другой стороны появился еще один, с пузом, и они вместе повалили высокого на асфальт и стали бить. Я выбежал из загаженной дерьмом операторской и начал стрелять в дерущихся. Те двое оставили свою жертву и бросились к машине. Кажется, я попал в похожего на бультерьера мужика, потому что он приволакивал ногу, другой, с пузом, прыгнул за руль, высокий остался лежать на трассе. Раненый схватился за дверцу, в ту же секунду «Волга» рванула и потащила его за собой. В такие моменты патроны, конечно же, кончаются. Пока я менял магазин, белый автомобиль со вцепившимся в него бультерьером был довольно далеко.

– Одолжи автомат! – крикнул Кажах. – Ну пожалуйста, я еще ни разу не убил человека!

– Тут некого мочить, а в машину ты уже не попадешь!

– Дай хоть прикончить вон того! – не унимался Кажах.

Я посмотрел на трассу и увидел бежавшего к нам со всех ног высокого дядьку. Досадно, конечно, что упустил ублюдков, нужно было стрелять одиночными, а не очередями, тогда я завалил бы обоих, и машина досталась бы нам. Но чувак в кожанке спутал мне все карты, ну да ладно, спас человека – и то хорошо, не зря, значит, сидели в засаде.

Опустив оружие, я немного расслабился, а Кажах, про которого я совсем забыл, воспользовался этим, вырвал из моих рук автомат, прицелился, нажал на спуск, и несколько горячих гильз попало мне в лицо.

– Не стреляйте! – кричал высокий. – Я свой, еврей!

В ярости я выхватил нож и приставил его к горлу Кажаха:

– Ты что делаешь, гад, заложника хочешь испортить?

Высокий в кожанке между тем приблизился к нам. Он плакал, обнимал нас по очереди и благодарил. Мне было не по себе, и я спросил, не ранен ли он. Нет, все в порядке, просто побили сильно.

Я спрятал нож, забрал у ошарашенного Кажаха автомат и спросил чувака в кожанке:

– А как ты оказался с ними в одной машине?

– Сам я цхинвальский, – сказал он. – Поехал в Гори к родственникам, по дороге нас высадили из автобуса и начали проверять паспорта…

– Ты цхинвальский? – переспросил я.

– Ну да, я учитель, в школе преподавал.

– Больше ничего не говори.

– Давай возьмем с него бабки, – прошипел мне в ухо Кажах.

Я его чуть не пристрелил:

– Какие еще бабки? Все цхинвальские теперь на голодном пайке!

Втроем мы поплелись обратно. Высокий на радостях подарил Кажаху свою кожаную куртку, часы и обручальное кольцо, а я думал о хромоногой Агунде, удалившей меня из сердца вместе с осколком из попы.

Вырваться из окружения

…Вот колледж пылает, а мальчики заперты в классе…

Фернандо Пессоа

Мы не грабили банк, и у нас с собой не было сумки денег, я и Рябой просто пришли в заброшенное село собирать джонджоли. Казалось бы, ничего криминального, но, братцы мои, нас застукали, и вышла жуткая перестрелка с убитыми и ранеными. Мало того, враги погнались за нами, и Рябой, вместо того чтобы бросить корзину и бежать налегке, как старший, решил дать бой. И выбрал для обороны второй этаж недостроенного дома, хотя можно было закрепиться на первом – оттуда по крайней мере проще слинять! А лестница, братцы мои, только снаружи.

Но уже поздняк метаться, потому что враги потихоньку окружают хату и, видно, решили взять нас живьем. Иначе они позвали бы гранатометчика, и тот мокрого места от нас не оставил бы. Впрочем, солдатик с трубой, может быть, уже на пути сюда или ждет приказа. В кино я не раз видел, как хорошие парни пытаются выбраться из западни, но, понимая, что конец близок, произносят душераздирающие монологи. Герои в фильмах умирают так красиво, что мне всегда хотелось оказаться на их месте, но в реале, братцы мои, это совсем другое кино. Жаль, Бесы нет с нами, втроем легче отбиваться. Впрочем, нет: зачем тащить друга на тонущий корабль? Пусть живет себе, хоть могилы наши потом будет убирать. Но я не хочу умирать!!

В поисках выхода я ношусь по комнатам и, судя по тому, как пули крошат шифер, которым закрыты оконные проемы, смерть совсем близко.