Читать книгу - "Моя королева - Жан-Батист Андреа"

к дому Вивиан. Всю дорогу представлял, что именно скажу или сделаю, если вдруг увижу распахнутые ставни, и понятия не имел, должны ли мы поцеловать друг друга в щеку при встрече или просто пожать руки. Или же неловко смешать оба приветствия, как тогда зимой, когда к нам впервые приехала тетушка Сильветта, папина сестра.

Однако ничего не менялось: я каждый раз сталкивался с закрытым домом. Как можно дальше я сидел перед ним, до самой последней минуты, поскольку знал, что Матти не любит, когда я опаздываю на ужин, пусть мы и едим в полной тишине. Может, они нашли работу где-нибудь в долине, повторял я себе, и скоро вернутся, нужно только дождаться. Им, наверное, пришлось остановиться на заправке, или они застряли за каким-нибудь грузовиком. Скоро на дороге поднимется пыль. Вот, точно, прямо сейчас, они приедут, это вопрос лишь нескольких секунд. Я считал до десяти: один, два, три, безвременник в полях, синий, белый, красный, АБВГД, пять, шесть, нет, я забыл какую-то цифру. Один, два, три…

Они не приезжали, и на следующий день я пришел снова. Я таращился на дом изо всех сил, представляя, будто я Супермен и могу видеть сквозь стены глазами-лазерами. Я пытался угадать, какое из этих окон в комнате Вивиан, и выбрал то, сверху, с видом на лес. Потом я снова смотрел глазами-лазерами и украшал спальню всякими девчачьими розовыми штучками, которые красуются на рождественских рекламах.

Время шло, я внимательно следил за ним по календарю, чтобы ничего не упустить. Двадцать девятого июля случился первый из двух проступков, ясно давших мне понять позже, что надо было возвращаться домой.

Под числом двадцать девять был нарисован пустой кружочек, означающий новую луну. Бабушка говорила, что нельзя смотреть на новолуние сквозь стекло, иначе случится несчастье, поэтому в подобные вечера на заправке я закрывал все ставни, чтобы ничего такого не произошло. Я говорил, что у Матти не было стекол — это правда, все окна закрывались деревянными створками, кроме того, что находилось в задней части вечно пустующего чуланчика. Там была одна-единственная квадратная форточка, и я себя знал: это окошко будет тянуть к себе, призывать посмотреть на луну только потому, что я не хотел этого делать. Пока Матти не было дома, я решился на единственно верное решение и выбил стекло. Он вернулся и тут же заметил разбитую форточку из-за сквозняка, а я сделал вид, будто оно само так вышло. Пастух странно покосился на меня, но, наверное, я стал лучше лгать, потому что он ничего не ответил, а просто вырезал кусок картона и вставил вместо стекла. Затем мы ели суп из эмалированных мисок, я пошел к водопою помыться, как обычно, и мы легли по кроватям. Я смог спать спокойно. Выкуси, Сглаз.

Матти показал дорогу к моей овчарне, и я отправился туда проверить, не осталось ли чего от письма Вивиан, но кусочки почти все разлетелись. Я все равно возвращался туда несколько раз, когда выдавалась свободная минутка, а оттуда уже пытался найти грот с духами, ходил кругами, выбирал направление наугад, стараясь не слишком удаляться и не потеряться. Вивиан умела запутать, поскольку я так ничего и не нашел.

Наступил август. Плато засыпало от жары, но свежему ветерку всегда удавалось проскользнуть в узенькое пространство между обжигающим воздухом и травой — тогда становилось полегче. Однажды утром я застал Матти в том же состоянии, что и в первый раз: он стонал в кровати, а на полу лежала пустая бутылка. В тот день мы с собакой были на высоте. Ее, кстати, звали Альба, и мы крепко подружились. Возвращаясь домой, я видел, как Матти бреется, глядя в кастрюлю, а на следующий день мы обо всем забыли.

Мне не было так грустно со смерти Сатурнена. Когда его сбили, мама обняла меня и объяснила, что со временем все пройдет. Но я ей не поверил: во-первых, потому что ничего не смыслил во времени, а во-вторых, я просто не понимал, как это может пройти. Но она оказалась права, однажды я проснулся чуть менее грустный, понемногу перестали сниться кошмары, в которых машина, покрытая перьями настолько, что не видно краски, подъезжала и требовала наполнить бак.

Я подумал: может, с Вивиан получится так же, может, я перестану по ней скучать, свыкнусь с ее отъездом и закрытым домом. Разница была в том, что в глубине души я не хотел переставать тосковать по ней, я цеплялся за это чувство, и именно поэтому, наверное, вся эта штука со временем не сработала.

Однажды, в тот редкий вечер, когда Матти открывал рот, он спросил, что же такого особенного в этой девчонке. Я лишь пожал плечами, но вдруг вспомнил: с Вивиан я ничего не боялся, и это было приятное ощущение, которое значительно облегчило мне жизнь. Очень сложно объяснить подобное словами.

Вторую глупость я совершил семнадцатого августа, на следующий день после шумной грозы, которая каждый год ломает лето пополам. Дождь смыл жару и пыль, после такого вечерами свежеет, и становится ясно: дело к осени. Мы с Матти отвели овец на новое пастбище чуть дальше от хлева, а сами остались отдыхать в полях по соседству. Вдруг послышался шум мотора, и я спрятался за откосом рядом с дорогой, поскольку не знал, ищут ли меня до сих пор. Машина подъехала и остановилась, пока Матти перегонял стадо. Через какое-то время все затихло, и я вылез.

Только вот автомобиль не уехал: водитель просто заглушил двигатель, пока Матти освобождал дорогу, время от времени стуча палкой по пушистым попам, прикрикивая: «Хей!» В машине сидели четверо. Пассажир на заднем сиденье повернулся ко мне и посмотрел прямо в глаза.

Это был Макре. Мы таращились друг на друга, я не мог дышать, а затем он отвернулся.

Он меня не узнал. Правда, мы не виделись с тех пор, как я ушел из школы, а в нашем возрасте мы сильно меняемся. К тому же я с ног до головы извозился в пыли и растрепался, пока перегонял стада. Но он был тем же, и я — тем же. В глубине души я признался себе: за пределами школы я не существую даже для Макре, и мне вдруг показалось, будто я совершенно ничего не стою, если даже мой заклятый враг меня не узнаёт, кроме как за партой в среднем ряду справа. Я позволял ему бить себя, а отцу — обзывать меня слабаком, когда возвращался с подбитым глазом. Он говорил,