Читать книгу - "Опыты сознания - Георг Гегель"
Аннотация к книге "Опыты сознания - Георг Гегель", которую можно читать онлайн бесплатно без регистрации
Мы и о чувственном высказываемся как о чем-то всеобщем; то, что мы говорим, есть «это», т. е. всеобщее «это»; или: «оно есть», значит, – бытие вообще. Конечно, мы при этом не представляем себе всеобщее «это» или бытие вообще, но высказываемся о всеобщем или: мы попросту не говорим, каким мы подразумеваем, мним (meinen) его в этой чувственной достоверности. Но язык, как мы видим, правдивее: в нем мы сами непосредственно опровергаем свое мнение (Meinung); и раз всеобщее есть истина чувственной достоверности, а язык выражает только это истинное, то совершенно невозможно, чтобы мы когда-либо могли высказать какое-либо чувственное бытие, которое мы подразумеваем.
То же самое относится к другой форме «этого» – к «здесь». «Здесь» — это, например, дерево. Я поворачиваюсь, и эта истина исчезла и превратилась в противоположную: «Здесь» – это не дерево, а, скажем, дом. Само «здесь» не исчезает; но оно есть постоянно в исчезновении дома, дерева и т. д., и оно равнодушно к тому, есть ли оно дом или дерево. Следовательно, «это» опять-таки оказывается опосредствованной простотой или всеобщностью.
Так как чувственная достоверность показывает в себе самой всеобщее как истину своего предмета, то для нее, стало быть, остается в качестве ее сущности чистое бытие, но не как то, что непосредственно, а как нечто такое, для чего существенны негация и опосредствование; следовательно, не как то, что мы подразумеваем (meinen) под бытием, а бытие вместе с определением,
что оно есть абстракция или чисто всеобщее; и только наше мнение (Meinung), для которого то, что истинно в чувственной достоверности, не есть всеобщее, противостоит еще этому пустому или безразличному «теперь» и «здесь».
Если мы сравним отношение, в котором сначала выступили знание и предмет, с тем отношением, в какое они вступают в этом результате, то оно оказывается обратным. Предмет, который должен был составлять то, что существенно, теперь составляет то, что несущественно в чувственной достоверности; ибо всеобщее, которым он стал, уже не такое, каким предмет должен был по существу быть для чувственной достоверности, – теперь чувственная достоверность наличествует в противоположном, а именно в знании, которое прежде составляло то, что несущественно. Ее истина – в предмете как предмете, принадлежащем мне (in meinem Gegenstande), или в мнении (Meinen): предмет есть, потому что я о нем знаю. Чувственная достоверность, таким образом, хотя и изгнана из предмета, но этим еще не устранена (aufgehoben), а только оттеснена в «я»; посмотрим, что показывает нам опыт об этой ее реальности.
Итак, сила ее истины заключается теперь в «я», в непосредственности моего видения, слышания и т. д.; исчезновение единичного «теперь» и «здесь», которое мы подразумеваем, задерживается (abgehalten) тем, что я удерживаю (fest halte) их. «Теперь» — это день, потому что я его вижу; «здесь» — это дерево, по той же причине. Но в этом отношении чувственная достоверность испытывает на себе ту же диалектику, что и в прежнем. Я, «этот», вижу дерево и утверждаю, что дерево это «здесь»; но другой «я» видит дом и утверждает, что «здесь» – это не дерево, а дом. Обе истины удостоверяются одним и тем же, а именно непосредственностью видения, а также уверенностью и заверениями обеих истин относительно их знания; но одна истина исчезает в другой.
То, что здесь не исчезает, есть «я» в качестве всеобщего, чье видение есть видение не дерева и не этого дома, а простое видение, которое, будучи опосредствовано негацией этого дома и т. д., тем самым столь же просто и равнодушно к тому, что еще может служить примером, – к дому, дереву. «Я» есть только всеобщее «я», так же как «теперь», «здесь» или «это» вообще; я подразумеваю, конечно, некоторого единичного «я», но подобно тому, как я не могу выразить словами, что я подразумеваю под «теперь», «здесь», точно так же я не могу выразить словами, что я подразумеваю под «я». Говоря «это», «здесь», «теперь» или некоторое «единичное», я говорю: все, «эти», все «здесь», «теперь», «единичные»; точно так же говоря «я», «этот единичный я», я говорю вообще: все, «я»; каждый есть то, что я говорю: «я», «этот единичный я». Если науке в качестве пробного камня, на котором она не могла бы просто удержаться, предъявляется требование – так называемую «эту вещь», или какого-нибудь «этого человека» дедуцировать, конструировать, априори найти, – или как бы это ни называлось, – то было бы справедливо, чтобы это требование выразило словами, какую «эту вещь» или какого «этого я» оно подразумевает; но выразить словами это невозможно.
Итак, чувственная достоверность на опыте узнает, что ее сущность – ни в предмете, ни в «я» и что непосредственность не есть непосредственность ни того, ни другого; ибо то, что я подразумеваю, есть и в том и в другом скорее нечто несущественное, а предмет и «я» суть те всеобщности, в которых не остаются или не имеются подразумеваемые мною «теперь», «здесь» и «я». Это приводит нас к тому, что устанавливаем как сущность чувственной достоверности ее самое, взятую в целом, – уже не один лишь какой-нибудь момент ее, как было в тех двух случаях, где ее реальностью должен был быть сперва предмет, противоположный «я», а потом – «я». Следовательно, только сама чувственная достоверность в целом придерживается себя как непосредственности и тем самым исключает из себя всякое противоположение, которое имело место в предшествующем.
Таким образом, этой чистой непосредственности нет больше никакого дела до инобытия «здесь» как дерева, переходящего в некоторое «здесь», которое есть не дерево, нет больше дела до инобытия «теперь» как дня, переходящего в некоторое «теперь», которое есть ночь, или до какого-нибудь другого «я», для которого нечто другое есть предмет. Истина чистой непосредственности сохраняется как остающееся равным себе самому отношение, которое не проводит никакого различия между «я» и предметом в смысле существенности и несущественности и в которое поэтому вообще не может проникнуть никакое различие. Я, «этот», утверждаю, следовательно, что «здесь» – это дерево, и не поворачиваюсь так, чтобы «здесь» стало для меня не-деревом; я не обращаю также внимания на то, что какой-нибудь другой «я» видит «здесь» как не-дерево или что я сам в другой раз принимаю «здесь» за не-дерево и «теперь» – за «не-день»; я есмь чистое созерцание: я про себя остаюсь при том [мнении], что «теперь» – это день, или что «здесь» – это дерево, а также не сравниваю самих «здесь» и «теперь» друг с другом, но держусь одного непосредственного отношения: «теперь» – это день.
Итак, раз эта достоверность более не желает подойти к нам, когда мы обращаем ее внимание на «теперь», которое есть ночь, или на «я», для которого оно есть ночь, то мы подойдем к ней и заставим ее показать нам то «теперь», которое утверждается. Мы должны заставить показать нам это «теперь»; ибо истина этого непосредственного отношения есть истина этого «я», который ограничивается одним «теперь» и одним «здесь». Если бы мы занялись этой истиной позже или находились бы дальше от нее, то она не имела бы никакого значения; ибо мы сняли бы непосредственность, которая существенна для нее. Поэтому мы должны занять место в том же пункте времени или пространства и заставить показать нам ее, т. е. превратить себя в то же самое «это я», которое обладает достоверным знанием. Итак, посмотрим, каково непосредственное, на которое нам указывают.
Прочитали книгу? Предлагаем вам поделится своим впечатлением! Ваш отзыв будет полезен читателям, которые еще только собираются познакомиться с произведением.
Оставить комментарий
-
Гость Елена12 июнь 19:12 Потрясающий роман , очень интересно. Обожаю Анну Джейн спасибо 💗 Поклонник - Анна Джейн
-
Гость24 май 20:12 Супер! Читайте, не пожалеете Правила нежных предательств - Инга Максимовская
-
Гость Наталья21 май 03:36 Талантливо и интересно написано. И сюжет не банальный, и слог отличный. А самое главное -любовная линия без слащавости и тошнотного романтизма. Вторая попытка леди Тейл 2 - Мстислава Черная
-
Гость Владимир23 март 20:08 Динамичный и захватывающий военный роман, который мастерски сочетает драматизм событий и напряжённые боевые сцены, погружая в атмосферу героизма и мужества. Боевой сплав - Сергей Иванович Зверев