Читать книгу - "Хроника времен Карла IX - Проспер Мериме"

— Ах, господин автор, что за прекрасный случай для вас нарисовать ряд портретов, и каких портретов! Сейчас вы поведете нас в Мадридский замок, в самый центр двора. И какого двора! Сейчас вы нам покажете этот франко-итальянский двор. Познакомите нас по очереди со всеми выдающимися личностями. Сколько вещей сейчас мы узнаем! И как должен быть интересен день, проведенный среди такого количества великих людей!

— Увы, господин читатель, о чем вы меня просите? Я был бы очень рад обладать талантом, нужным для того, чтобы написать историю Франции; я бы не стал писать побасенок. Но скажите на милость, почему вы хотите, чтобы я знакомил вас с лицами, которые не должны играть никакой роли в моем романе?

— Вы сделали большой промах, что не дали им какой-нибудь роли. Как! Вы переносите меня в тысяча пятьсот семьдесят второй год и думаете обойтись без характеристик стольких замечательных людей? Полно! Тут нечего колебаться. Начинайте; я даю вам первую фразу: «Двери в гостиную открылись, и можно было видеть…»

— Но, господин читатель, в Мадридском замке не было гостиной, — гостиные…

— Ну хорошо, тогда: «Большой зал наполнен толпой… и т. п… среди которой можно было заметить…»

— Кого же вы хотите там заметить?

— Черт возьми! Primo{60}, Карла Девятого.

— Secundo?{61}

— Постойте. Сначала опишите его костюм, потом вы сделаете его физический портрет и, наконец, составите его нравственную характеристику. Такой дорогой теперь идут все романисты.

— Его костюм? На нем было охотничье платье с большим охотничьим рогом на перевязи.

— Вы очень кратки.

— Что касается его физического портрета… погодите. Ей-богу, вы бы отлично сделали, если бы посмотрели его бюст в Ангулемском музее{62}. Он находится во втором зале, номер девяносто восемь.

— Но, господин автор, я живу в провинции; что же, вы хотите, чтобы я специально приехал в Париж посмотреть бюст Карла Девятого?

— Ну хорошо, представьте себе молодого человека, довольно хорошо сложенного, с головой, немного ушедшей в плечи; он вытягивает шею и неловко выставляет вперед лоб; нос у него немного толстоват; губы у него тонкие, рот широкий, верхняя губа очень выдается; цвет лица землистый; большие зеленые глаза никогда не глядят прямо на человека, с которым он разговаривает. Впрочем, в глазах его нельзя прочитать: «Варфоломеевская ночь» или что-нибудь в таком роде. Совершенно нельзя. Выражение у него скорей тупое и беспокойное, чем жестокое и свирепое. Вы представите его себе довольно точно, вообразив какого-нибудь молодого англичанина, входящего в гостиную, где все гости уже сидят. Он идет вдоль шпалеры разряженных дам, которые молчат при его проходе. Зацепив за платье одной из них, толкнув стул у другой, с большим трудом он добирается до хозяйки дома; только тогда он замечает, что, задев за колесо при выходе из кареты, испачкал грязью рукав своего фрака. Вам, наверное, случалось видеть такие перепуганные физиономии; может быть, даже вы сами смотрелись в зеркало, покуда светский опыт не дал вам окончательной уверенности в благополучности вашего появления…

— А Катерина Медичи?

— Катерина Медичи? Черт возьми, я не думал об этом. Полагаю, что это имя в последний раз пишется мной: это толстая женщина, еще свежая, по слухам, для своего возраста хорошо сохранившаяся, с толстым носом и поджатыми губами, как будто у человека, испытывающего первые приступы морской болезни. Глаза у нее полузакрыты, каждую минуту она зевает; голос у нее монотонный, и она совершенно одинаково произносит: «Ах, кто меня избавит от этой ненавистной беарнезки?»{63} и «Мадлен, дайте сладкого молока моей неаполитанской собачке».

— Отлично! Но вложите в ее уста какие-нибудь более примечательные слова. Она только что велела отравить Жанну д`Альбре, по крайней мере прошла такая молва; это должно было отразиться на ней.

— Нисколько! Потому что, если бы это было заметно, куда девалось бы столь знаменитое притворство? К тому же в данный день, по самым точным сведениям, она говорила только о погоде, ни о чем другом.

— А Генрих Четвертый? А Маргарита Наваррская? Покажите нам Генриха, отважного, галантного, главным образом доброго. Пусть Маргарита тайком сует в руку пажу любовную записку в то время, как Генрих, со своей стороны, пожимает ручку одной из придворных дам Катерины.

— Что касается Генриха Четвертого, никто бы не угадал в этом ветреном мальчике героя и будущего короля Франции. Он уже позабыл о своей матери, умершей две недели тому назад. Разговаривает он с простым доезжачим, вступив в бесконечные рассуждения насчет следов оленя, которого сейчас поднимут. Я вас избавлю от этих рассуждений, особенно если вы, на что я надеюсь, не охотник.

— А Маргарита?

— Ей нездоровилось, и она не выходила из своей комнаты.

— Хороший способ отделываться! А герцог д'Анжу? А принц де Конде? А герцог де Гиз, а Таванн, Рец, Ларошфуко, Телиньи? А Таре, а Мерю? А столько еще других?