Читать книгу - "Гринтаун. Мишурный город - Рэй Брэдбери"

И вот свободное пространство, и зеленые абажуры, и приятели, призраками крадущиеся промеж стеллажей кто в прошлое, кто в будущее.

Поначалу ты не читаешь книги. Нет, ты их обнюхиваешь. Я всегда думал, что если бы мне повстречался Авраам Линкольн, от него пахло бы книгой, ибо именно там я встретился с ним в первый раз. И египтяне. То же самое. Пахли как книги, как книжная пыль, особенная пыль. Наполеон со своими войсками, и Цезарь со своими. Назовите любое имя, любой народ, и ваше обоняние напомнит, какой аромат они источали в понедельник вечером, неистребимое, неотразимое и животворное благовоние невидимой пыльцы, которая осыпалась с их макушек, стоило снять их жития с полок.

Довольно о носах, играющих важную роль, прежде чем с головой уйдешь в открытые страницы. Затем начинаются поиски, искания жизней, с которыми хочется связать свою собственную, хождение вдоль шкафов, выхватывание томов до тех пор, пока откуда ни возьмись со страницы не выпрыгнет мужчина, или женщина, или ребенок и не предстанет перед тобой в оглушительной тишине. Тогда ты присаживаешься с ними на часок, бегаешь, смеешься и плачешь с ними. А потом приходила пора закрываться, и ты прихватывал с собой столько книг, сколько мог унести, и тебя не озадачивала их тяжесть, потому что они воплощали годы и людей, опыт и товарищей, и ты медленно направлялся к выходу. Иногда ты уходил последним и стоял, глазея на ряды полок, где, как тебе представлялось, хватало места для кораблей викингов, проплывающих мимо в лунном свете, для Ганнибаловых слонов, покоряющих Альпы и бредущих в вечность.

На твои книги ставила штампик библиотекарша, которая порою не нуждалась в книгах, так как держала их в голове. Стоило ее слегка ткнуть, и она бы продекламировала наизусть: «Восемьдесят семь лет тому назад»^[4], или «Наэлектризованное тело воспеваю»^[5], или «О, капитан! Мой капитан!»^[6].

Преисполненный светлой тоски, ибо библиотека всегда сочетает одно с другим – Сиюминутное Просветление с Тоской по Давно Минувшим Дням, так как тебя тогда еще не было на свете, чтобы этим насладиться, ты выносишь свою прекрасную ношу за дверь, вниз по ступенькам, в компании брата или других мальчиков. И сначала ты не бежишь, а медленно шагаешь, разглядывая книги, а затем прибавляешь ходу, зажав книги под мышками, и только спустя долгое время, когда волшебство библиотеки уже полностью окрылило тебя, пускаешься бежать через весь Гринтаун (штат Иллинойс), вечером в понедельник, в библиотечный вечер, до самого дома.

Вот как у меня было. А с вами тоже так бывало? Или бывает?

Гринтаун

Как все соударяется прекрасно^[7]

Залиты небеса чернильной синью,

Эскиз травы зеленой тушью набросан, нарисован,

нанесен,

Овраги вездесущие манят детей в свои

                             глубины;

С востока на рассвете и на закате с запада

Сочится жизненная сила цвета крови

Там, где, сгущая краски,

Клубятся облака.

Драконьи тени ходят над аэродромом,

Туда-сюда снует воздушный змей,

Снижаясь,

Превращаясь в аэроплан,

Который…

Ах!

Так мягко

Садится

На…

…траву!

Петух, кроённый из железа,

На крыше подвывает ветру

И тычет клювом в дальние края,

Куда есть доступ только детям,

Умудренным тайно мятной жвачкой.

О летних вечерах

Чуть слышно шепчут водостоки

И вспоминают о снегах.

Несет река не лета пыль,

Не камни, ошалелые на солнцепеке,

Не гальку глупую,

А истинную воду.

После полудня тонут улицы в

Прохладной изумрудной тени,

Как в притворе церкви.

А на лужайках – рать одуванчиков,

сверкающих на солнце,

Слепит улыбками,

Собачки семенят,

Коты – комочки шерсти из пылесоса.

Без умолку болтают мальчишки с

пружинистой походкой на резине.

Здесь все чудесным образом соударяется

Без трения.

Всех лечит лето – движения отточены и

                             быстры.

Здесь нету хвори.

Здоровье мира разлито равными долями,

Здесь гироскоп гудит, раскрученный усильем

                             пчел,

Что утопают в сонно-сладостном плену

цветочном,

Или колибри, часами источающих чистейший

                             звук…

В библиотеках, где из книг

С печатными цветами

Цветы засушенные выпадают,

В часах старинных пересохло время,

Они упрямо указуют на незнаемое время,

Которое ни вспомнить, ни забыть.

Библиотекарша здесь пребывает вечно,

Она едва ли знает, что такое юность;

Но чем мы старше, казаться будет нам,

Тем она становится моложе.

Лиловыми чернилами проставленные в книгах

Штампы – следов и дат цепочка —

                             к мудрости тропа.

Лилейные страницы шелестят и шепчут.

Бормочут мальчики, плутая между стеллажей,

Где все таинственно, подобно замшелому

                             колодцу,

Куда невежество кричит и слышит обучаемое

                             эхо.