Читать книгу - "На круги своя. Повесть и рассказы - Александр Федорович Тебеньков"

class="p1">– Куда это ты еще собрался? – сдавленным голосом спросила Надя. – Что за дурацкие фантазии, у меня еще борщ не готов. Белье надо развесить. И уборка еще…

– К черту борщ, к черту уборку! Я повезу вас в такое место – закачаетесь!

– В какое место, пап? – в дверях появилась мокрая Ларискина мордашка.

– Цыц, козявка! – Генка быстро повернулся и щелкнул ее по носу. – А ну, переодевайся и живо за стол! Иначе никуда не поедем.

– А, какая разница, – Надя слабо махнула рукой и, опустив плечи, пошла в комнату. – Борщ выключить не забудь…

Лариска успевала все сразу: жевать остывшую вермишель – от колбасы она сразу, видимо, инстинктивно, отказалась – болтать под столом ногами, рассказывать, как отличился сегодня на математике отпетый хулиган классного масштаба Baлерка Панченко, высмотреть, как Генка сунул в портфель полбулки черного хлеба и кулечек с крупной солью.

– Это зачем, пап? – шепотом спросила она. – Мы там тоже есть будем, да?

– Ага! – заговорщески подмигнул Генка. – Только – тс-с!

…Когда они вышли из такси, Лариска ухватилась за его руку и, пока шли к воротам в глухом деревянном заборе, несколько раз споткнулась – так старательно она рассматривала все вокруг.

Они прошли через маленькую калитку, оказавшуюся сбоку ворот, и остановились.

– Это то место? – спросила Лариска.

Генка кивнул.

– А как это называется?

– Ипподром, – ответил Генка и оглянулся. Надя стояла поодаль, губы ее были плотно сжаты. За всю дорогу она не проронила ни слова и сейчас тоже демонстративно молчала.

– Ой, папа, а это что? – взвизгнула Лариска, и Генка почувствовал, как напряглась ее ручонка.

– Это наездник, Лорочка.

– А почему у него телега на двух колесах?

– Не перебивай, дочь. Это не телега, а качалка, а лошадь – рысак… Все расскажу, все. Жалко, сегодня нет бегов, но зато мы пойдем в конюшню. А по дороге я тебе все-все расскажу… Надя, ну что ты? Идем!

Они двинулись по краю беговой дорожки. Ипподром был пустынен, только на противоположном краю, у трибун, кто-то пробовал выезд. На открытом месте ветер стал сильнее, сухая поземка вихрилась впереди и по сторонам.

Генка рассказывал, зачем эти дорожки, что там за трибуны, стараясь находить простые, понятные слова, и радостно отмечал, с каким интересом и восторгом Лариска рассматривала все вокруг.

Он неохотно оставил их вдвоем и забежал на минутку в стоящий на отшибе от остальных строений домик, похожий на контору, с виду тоже безлюдный, хотя над его трубой вился легкий дымок.

– Идем вон туда, – он махнул рукой по направлению среднего приземистого и длинного сарая с маленькими окнами под самой крышей. – Василий сейчас там.

– Это который Василий? – первый раз разлепила губы Надя. Она шла со стороны Лариски и не показывала вида, что слушает его рассказ. – Никитин, что ли?

– Нет. Василий – это конюх здешний.

– А ты откуда его знаешь? – подозрительно спросила Надя.

– Да так, – поморщился Генка. – В пивбаре как-то познакомились. Ну, потом я у него здесь пару раз бывал.

– Ну, понятно, такой же алкаш, как все твои дружки, – заключила Надя. – Ко-онюх! – протянула она иронически. – Ты посмотри – ко-онюх…

Генка покосился на нее, перехватил руку дочери и прибавил шаг. Надя отстала на миг, но тут же догнала.

Они вошли в узкую дверь, проделанную в воротах, словно в гараже, и она замолчала. Со света она плохо различала, куда они попали. Ее поразила пестрота запахов. Странные, отталкивающие и одновременно чем-то притягивающие, они теплыми волнами ходили вокруг. Глаза постепенно привыкали к полумраку, но эти резкие запахи смущали ее…

Пахло живым, вот чем, вдруг сообразила Надя.

Из-за фанерной перегородки вышел мужчина в сапогах, в ватных стеганых штанах, фуфайке.

Генка прошел к нему навстречу, они пожали друг другу руки, поговорили о чем-то. Потом Генка стал их знакомить. Надя улыбалась, как принято в таких случаях, говорила что-то любезное и ничего не обязывающее, а сама прислушивалась к тому, что делалось там, в глубине за перегородкой, откуда шли эти запахи, откуда слышалось шуршание, хруст, негромкое постукивание…

Лариска притихла, тесно прижавшись к матери, и изумленно таращилась туда, вглубь.

– Ну что, – Генка тронул Надю за локоть. – Ну что, пошли, посмотрим.

Лариска мигом ухватилась за его протянутую руку, и смело шагнула рядом с отцом дальше по проходу. Надя оглянулась на Василия. Он остался на месте, только улыбнулся и доброжелательно покивал головой: иди, мол, иди, полюбопытствуй!.. Она нерешительно двинулась вслед за мужем и дочерью, стараясь держаться посредине прохода.

Она шла медленно, словно чего-то опасаясь. Справа и слева открывались небольшие отсеки, отделенные друг от друга не доходившими до потолка деревянными перегородками из толстых некрашеных досок. От прохода-коридора они отделялись двумя мощными брусьями – один проходил почти на уровне лица, другой на метр ниже.

Сразу от входа отсеки были пустые, но вот Генка с Лариской остановились у одного из них, и Надя увидела там лошадь – светло-серую, с небольшими, неправильной формы коричневыми пятнами по телу.

Генка обернулся.

– Ну как? – спросил он вполголоса.

Надя неопределенно пожала плечами.

– Ты понимаешь, в конноспортивную секцию принимают только с двенадцати, но Василий поговорит с тренером, может быть, Лариску возьмут. Года не хватает – ерунда! Возьмут на стажировку, что ли… А пока я с ним договорился в личном плане, неофициально. Она разика два в неделю будет сюда приезжать, помогать ему ухаживать за лошадьми… А, Лариска? Как? Будешь ухаживать?

– Я? Ухаживать? – Лариска с трудом оторвала взгляд от лошади. – Правда, пап?

– Ну, конечно же… Если хочешь, конечно.

– Я?.. Да?.. – захлебнулась Лариска. – Ой, папка, как здорово ты придумал! Конечно, хочу!.. А мне на ней позволят покататься?

Генка наклонился, поставил портфель, подхватил ее под мышки и приподнял над полом.

– Ну, конечно же, малыш! Будешь себя хорошо вести – обязательно покатаешься! Так ведь, а, Надя? – Не дожидаясь ответа, он поставил Лариску, открыл портфель, отломил кусок хлеба и, обильно посыпав его солью, протянул дочери. – На, покорми лошадку. Они очень любят черный хлеб с солью. Как ты – пряники.

– А можно? – Лариска перевела глаза с отца на мать.

Надя хотела что-то сказать, но Генка легонько приобнял ее за плечи и ободряюще кивнул дочери:

– Давай, жми!

Лариска медленно вытянула руку с куском хлеба на ладони и, оглядываясь на родителей, несмело двинулась вперед. Лошадь переступила с ноги на ногу, фыркнула и потянулась к девочке, кося глазом – большим, влажно поблескивающим. Вскинув головой, она вытянула губы и легко, аккуратно подхватила хлеб, тихонько всхрапнув при этом.

– Лорка, назад! Назад, ты что делаешь, она тебе руку откусит!

Надя вырвалась из Генкиных объятий, неловко подбежала к дочери и, дернув за пальто, оттащила в проход. Лошадь громко фыркнула, прядая ушами, шарахнулась вглубь стойла, ударив дробно копытами по мягкому соломенному полу.

Прижав к себе ничего не понимающую Лариску, Надя торопливо, суетясь, ощупывала, словно слепая, ее руки, плечи, гладила по голове и все старалась спрятать ей под вязаную шапочку выбивающуюся прядь светлых волос.

Потом, не выпуская дочь, обернулась, кривя рот:

– Ты что, обалдел?! Ты что, хочешь, чтобы она калекой на всю жизнь осталась? С ума сошел, ей Богу, с ума сошел, вот ведь послал черт дурака-отца! За лошадьми родное дитя ухаживать посылает! Ну не придурок ли, скажите, люди добрые! Чтобы она за ними всякое дерьмо, навоз убирала, это ж надо такое!.. Связался с пьянчугой, конюхом вонючим, лучше сам иди с ним на пару навоз выгребай, чем дочь посылать! Эта компания как раз по тебе…

Генка повернулся, сунул на ходу руку растерянному Василию и, выйдя на морозный воздух, несколько раз глубоко вдохнул. Потом закурил и, не оборачиваясь, заложив руки в карманы пальто, вразвалку зашагал к автобусной остановке.

В городке, где он родился и вырос, старая, древняя до седины лошадь возила в единственный магазин товар с железнодорожной станции. Раз в неделю, а то и в две, она возила водку, и тогда за подводой еще при погрузке выстраивалась очередь мужиков. Лошадь выступала медленно,