Читать книгу - "Ночной сторож - Арнольд Львович Каштанов"

Платья Аня шила сама. Даже не ходила на курсы, взяла как-то у Яди швейную машинку и почти сразу стала кроить и шить. У нее была смелая фантазия, и женщины на улице оборачивались, разглядывая ее платья. Все, что делала Аня, она делала хорошо. У нее был какой-то талант быстро схватывать, как врожденный талант петь и танцевать. Она была талантливая.

На окнах больничного корпуса были все те же решетки. Стену вокруг сада выкрасили в желтый цвет, не скрытая листвой, она казалась безобразной. Стояла январская оттепель, голые деревья были мокрыми и черными, в воронках вокруг стволов блестела вода. Людмила Владимировна все не выходила. Ожидая ее, Шубин и Аня подошли по протоптанной тропинке к низкой северной стороне стены. Облачное небо над стеной было дымчато-розово, с частыми белыми прожилками.

— Похоже на мраморную плиту, — сказала Аня.

Под ними на улице рабочие в ватниках разбирали трамвайные рельсы. Вскоре здесь должны были пустить троллейбус. В конце улицы, там, где раньше был кинотеатр «Звезда», строили новый большой кинотеатр.

Какой-то парень с узелком подошел сзади:

— Отчего дверь закрыта, не знаете?

— Скоро откроют, — сказала Аня.

— Родственника ждете? — спросил он.

— Да, — сказал Шубин.

— Тоже от алкоголизма лечится?

— Почему тоже?

— Мой подопечный здесь лежит. Я с автозавода.

— Из какого цеха? — спросил Шубин.

— Инструментальный цех. Мы ему сказали на бюро: больше предупреждений тебе делать не будем, или лечись, или увольняйся. Лекальщик шестого разряда уникальный лекальщик. Кричит: выйду, все равно буду пить. Герой. Силы воли нет у человека. Жена просила чтобы мы вмешались. Тоже у нас работает. И девка отличная, обидно за нее. Вот пирог просила передать, сама с малым сидит дома. А он ее и видеть не хочет. За то, что она просила. А кто у вас здесь?

— Я к врачу пришла, — сказала Аня. — Нервы что-то...

— Ага, — сказал парень. — Сдвиг по фазе? Ничего, это бывает.

Людмила Владимировна вышла на крыльцо. Парень бросился к ней:

— Доктор…

— Аня, скорее, — сказала Людмила Владимировна. — Марков должен ехать, времени у него мало.

— Давайте я передам, — взяла Аня узелок у парня.

— Там записка есть, — сказал парень. — Шестая палата, Присевок Сергей.

Шубин ничего не успел сказать Ане.

— Жена, что ли? — спросил парень.

Шубин кивнул.

— Ну, нервы — это не так обидно, — сказал парень. — Это природа.

Что могут сделать лекарства? Ему казалось, что изменить Анино представление о мире химическими веществами так же невероятно, как изучить теорию относительности, приняв определенную таблетку, в которой заключалось бы знание этой теории.

— Мне трудно объяснить, — сказала Людмила Владимировна. — Объяснений много, а это значит, нет ни одного. Представь так: когда человек чувствует опасность, весь организм мобилизуется. Наверно, сигнал опасности вводит в действие специфические вещества для особого, мобилизационного режима. Естественно, разные люди реагируют по-разному. Там, где один чувствует опасность и напряжен, другой безмятежен. Едва ли возможен критерий, определяющий, на какую опасность должен, а на какую не должен реагировать человек. Наверно, болезнь — это когда специфические вещества бдительности, возникающие у нормальных людей при опасности, вырабатываются у человека без нее. Он чувствует опасность, настроен на нее, и сознанию его приходится искать объяснение этому чувству в окружающем мире. Так может возникнуть бред преследования. Мы лечим не бред, а ощущение опасности, лекарствами пытаемся нейтрализовать те вещества или же процессы в организме, которые способствуют или сопутствуют этому ощущению. Но мы еще очень мало знаем. Мы даже не знаем, что же считать болезнью…

Кабинет Людмилы Владимировны был в узком тупичке в мужском отделении. Длинный коридор поворачивал здесь и заканчивался запертой дверью, за которой начиналось женское отделение. Людмила Владимировна уходила за Аней, оставляя Шубина в своем кабинете. Иногда сюда заглядывали больные в пижамах. С одним нз них Шубин часто разговаривал. Он носил очки. Худое умное лицо с выдающимся подбородком и большими залысинами было приятно. В первый раз он, заглянув в кабинет и увидев там Шубина, извинился и закрыл дверь, потом постучал, вновь открыл, спросил, не помешает ли, и сел на ближайший к двери стул. Он был очень возбужден, заговорщицки улыбался и беспрерывно ерзал. Может быть, принял Шубина за нового врача. Вдруг сказал:

— Я ночной сторож.

Шубин опешил и промолчал. Больной повторил:

— Я ночной сторож.

— Что же вы охраняете? — спросил Шубин.

— Вас. Всех. Я родом из ночных сторожей. В каждом племени должен же был существовать хоть один, который плохо спал по ночам, вздрагивал и просыпался от каждого звука и поднимал все племя при подозрительном шорохе. Не будь его, племя погибло бы. Я родом из этих сторожей. Племена, которые считали их дармоедами и балластом, браковали их, — те племена погибали от ночных врагов, так и не став родом человеческим. Нужна была мудрость, чтобы терпеть тех, кто плохо спит по ночам, а днем не волочит жирную добычу к общему костру… А может быть, не мудрость, а что-то другое, инстинкт? То, что потом стало называться человечностью?.. Вот вы врач…

— Я не врач, — сказал Шубин. — Я инженер.

— Ах, инженер…— Он замолк и снова оживился. — Вот вы инженер, вы знаете, что такое сталь. Почти девяносто девять процентов железа и лишь один процент — другие элементы. Ничтожные количества! Но попробуйте избавиться от этих ничтожных количеств! Исчезнут гибкость и прочность. Сталь станет железом, мягким и вязким. Пожалуйста, спите себе ночами на здоровье. Никто вас не упрекнет. Но как можно прогонять ночных сторожей?!

— От кого же вы тогда охраняете нас? — спросил Шубин.

— Никто не спросит, нужна ли человеку рука. Рука нужна. Каждый знает, что нужны и рука, и мозг, и пищеварение. Нужны и мышечные клетки и клетки крови. Но не все понимают, что необходимы и клетки, воспринимающие боль! Я — клетка, способная чувствовать боль! Это моя функция! Может быть, приятнее быть клеткой крови,